Гонка за врагом. Сталин, Трумэн и капитуляция Японии

Рузвельт не подготовил своего вице-президента к труднейшей задаче управления страной в военное время. На самом деле Трумэна намеренно держали в стороне от всех вопросов, связанных с формированием военной и международной политики. В первый день своего президентства Трумэн приехал на ланч в Капитолий и попросил своих бывших коллег о помощи. После ланча он сказал поджидавшим его в коридоре репортерам следующее: «Ребята, если вы умеете молиться, помолитесь сейчас за меня. Я не знаю, попадали ли вы когда-нибудь под каток, но, когда мне вчера сказали, что произошло, я почувствовал, что на меня упало небо – с луной, звездами и всеми планетами». – «Удачи вам, господин президент!» – ответил один из репортеров. «Как бы я хотел, чтобы тебе не пришлось так меня называть», – отозвался Трумэн [McCullough 1992: 353]. Это были слова испуганного человека, который лучше кого бы то ни было знал о своих слабостях и неготовности к тем колоссальным задачам, которые вдруг оказались возложены на его плечи.

Трумэн пытался компенсировать собственную неуверенность быстротой принятия решений, благодаря которой он начал производить впечатление человека решительного. Джон Макклой, помощник военного министра, писал в своем дневнике:

Он простой человек, склонный к быстрым и решительным действиям, возможно, даже слишком быстрым. <…> Он много говорил о решениях, принятых им после вступления в должность, и постоянно подчеркивал, как ему повезло с ними, поскольку большинство из них было сделано под влиянием момента[55].

Первой важной задачей Трумэна было сохранение наследия Рузвельта. 13 апреля он организовал заседание правительства в кабинете своего предшественника. Для того чтобы обеспечить преемственность власти, он попросил военного министра, военно-морского министра и начальников штабов остаться на своих должностях и продолжить службу. Несмотря на преклонный возраст, чувство долга побудило Генри Стимсона, военного министра, принять это предложение. Джеймс Форрестол, министр военно-морских сил, тоже согласился не подавать в отставку. Адмирал Уильям Леги предложил освободить должность начальника личного штаба президента, созданную специально под него Рузвельтом, но Трумэн попросил его остаться. После того как министры вышли из-за стола, в кабинете вместе с Трумэном задержался один Стимсон. Он сообщил главе государства о «новом оружии невероятной разрушительной мощи». «Это все, о чем я могу рассказать на данный момент», – сказал военный министр и вышел из кабинета. Туманная реплика Стимсона, должно быть, немало озадачила Трумэна.

Вместе с тем, чтобы компенсировать свое невежество в вопросах международной политики, Трумэн решил назначить на должность госсекретаря человека, к которому испытывал личное доверие. Возвращаясь с похорон Рузвельта в Гайд-Парке, Трумэн предложил этот пост Джеймсу Бирнсу, влиятельному сенатору из Южной Каролины. Они встретились 13 апреля и «обсудили все от Тегерана до Ялты <…> и кучу разных вещей»[56].

В понедельник 16 апреля 1945 года, днем, Трумэн появился на Объединенном заседании двух палат Конгресса и произнес первую речь в качестве президента. Он заявил: «Наше требование было и остается неизменным – безоговорочная капитуляция». Раздались оглушительные аплодисменты. Трумэн заговорил о безоговорочной капитуляции не только из-за того, что хотел продемонстрировать свою приверженность политике Рузвельта, но и потому, что был убежден: США имеют право настаивать на самом суровом наказании для Японии в отместку за предательское нападение на Перл-Харбор [McCullough 1992: 359].