Good Again (СИ)

— Да, все эти свадебные дела. Я давно забил болт на все и вся в своей жизни. Потому что, когда со мной случалось что-то хоть отдаленно хорошее, потом за это приходилось слишком дорого платить. И я решил просто плыть по течению. Но вы ребята, да, вы двое, вы всегда были у меня занозами в заднице, особенно ты, солнышко, — и он ткнул в меня пальцем, и я восприняла это нормально, потому что в его глазах было написано вовсе не то, что произносили его губы, и я знала Хеймитч лучше, чем знала даже себя. — Но вы заставляете меня становится чуточку лучше, чем я есть. Эффи права, вы оба заслужили, чтобы к вашим ногам лился звездный дождь. И да, я тоже был с вами в этом путешествии. И говорю вам: никто и никогда больше не посмеет вас тронуть, — и Хеймитч состроил такую гримасу, когда опрокидывал в глотку свой бокал, что мне захотелось немедленно его обнять, что я и сделала, как только мы все допили.

— Спасибо, — произнесла я искренне. Он делал все, что мог, как и все мы. Не все было гладко, но выложился он по полной. И я не смела на него больше обижаться. Я ощутила у себя на талии сильную руку Пита, а мягкие хорошо уложенные волосы Эффи защекотали мне щеку, и вот уже мы уже все вместе обнялись в едином порыве, четверо людей, который сплотили боль, страх, трагедия и надежда.

Эффи разжала объятия первой и вскоре уже как ураган носилась, собирая свои вещи, а заодно и рюкзак Хеймитча, закупоривая шампанское — «это вам на потом, мои голубки» — и укладывая его обратно в мини-холодильник. Хеймитч лишь неловко переминался с ноги на ногу, пялясь на то, как Эффи заканчивает все приготовления к немедленному отбытию.

- Там, в мини-холодильнике, есть кое-что перекусить: хлеб, сыр, мясо, кое-какие фрукты, питьевая вода. Знаю, Китнисс, тебе вряд ли нужна подобная забота, но мне не хотелось, чтобы ты спешила на охоту сразу после своей свадьбы, — она еще раз нас обоих обняла и направилась к двери. Хеймитч лишь хмыкнул, вернувшись к своему излюбленному способу выражения чувств. И мы, стоя в дверном проеме, провожали взглядом Эффи и нашего ментора, которые шли обратно в Дистрикт Двенадцать по свежепроложенной новой тропе. Мы смотрели им вслед, пока их силуэта не поглотила, скрыв из виду, зеленая листва.

Повернувшись к Питу, я заметила, что он откровенно меня разглядывает.

— Итак, — произнес он.

— Итак, — прошептала я, когда он подхватил меня на руки. — Ты уже один раз перенес меня через порог, — сказала я, едва дыша от предвкушения и желания.

- Ага, но еще не как свою жену, — он произнес «жену» медленно, будто смакуя это слово на губах, а потом утопил меня в страстном поцелуе. Пронес через дверь, громко захлопнув ее ногой, и через кухню, пока мы не оказались в маленькой спаленке. Поставив меня на ноги, он взял мое лицо обеими ладонями, и его поцелуй продолжился. Он исследовал мои губы, как будто не знал их наизусть после тысяч и тысяч наших с ним поцелуев.

Когда же он освободил мои губы, я была уже почти бездыханна, и мне пришлось судорожно хватать воздух ртом. Во мне не осталось ни толики рассудительности, теперь я вся была одно сплошное дикое, судорожное желание. Поигрывая бретельками моего платья, он явно жадно мою любовался.

— Хеймитч сказал, что это Цинна сшил для нас эту одежду, — прошептал он. — А еще он сказал, что всегда знал — в день, когда мы соберемся поджарить хлеб, мы сделаем это тайно, в окружении только самых близких людей.

Кивнув, я провела подушечкой большого пальца по его пухлым губам.

— Эффи мне сказала то же самое, а еще — что он считал, что я надену это платье для тебя, что он ставил на тебя, и что Цинна никогда не проигрывал пари.

Пит широко улыбнулся в ответ, зардевшись от удовольствия. Сколько раз сохранение его жизни было для меня единственной целью и смыслом моей собственной жизни, до такой степени, что дальше я и не заглядывала? Но Цинна знал то, что знал и Сноу, хотя первым мне это открыл Финник.

— Цинна знал, что ты — мой единственный. Он знал, что это будешь только ты, — сказала я, привлекая его к себе и целуя. Я обвила его руками за шею и крепко прижалась. Все мое тело уже стало вибрирующими струнами на инструменте, готовом зазвучать. Нас с Питом не разделяло уже ничто, даже время — и его мы заполняли теперь вместе.

Его широкие ладони прошлись у меня по бокам, вверх, к плечам, и подцепил бретели платья. Он стянул их с моих рук, но вместо того, чтобы дать платью упасть к моим ногам, он сам стянул его с меня, припав на колени, насколько ему позволял протез, и помог мне освободиться от невесомой материи. С обычно не свойственным ему в такие моменты пиететом к одежде, он взял это платье и аккуратно повесил его на плечики на уголок шкафа.

— Хочу сохранить его навсегда, — сказал он, нежно коснувшись платья, и с той же тщательностью, что и платье, стал расстегивать на себе рубашку. И я приблизилась к нему — облаченная только в свои белые трусики и легкие сандалеты — чтобы помочь ему раздеться. Поглядев на меня в таком виде, Пит застыл.