Медленно, после того, как мы долго-долго постепенно замедляли наше дыхание, я снова спустилась с небес на кровать, и ощутила, что лежу головой на подушке, и что Пит зарылся лицом мне в шею. И я заново все вспомнила, как и почему мы поженились. Мы могли бы еще дополнить наше соединение еще и официальным документом, но для нас мы уже были неотделимы друг от друга, связанные воедино древним обычаем нашего Дистрикта, который Капитолий пытался стереть с лица земли, но не смог. Пит был моим мужем, я — его женой. И я прокатывала эти слова в голове, пока не ощутила, что Пит пошевелился и приподнялся на постели.
Будто прочитав мои мысли, он улыбнулся мне и вымолвил:
— Привет, жена.
Я тоже вяло улыбнулась, что говорило о поборовшем мои душу и тело бесконечном удовлетворении:
— Привет, муж.
Пит покраснел от удовольствия, наклонился к моему уху и произнес:
— Моя жена.
Я понимающе кивнула, решив ему подыграть. Действительно, всякий раз, стоило нам произнести эти слова, между нами вспыхивали искры.
— Мой муж.
— Жена.
— Муж.
— Жена.
— Муж.
И мы покатывались со смеху смеха, пока не повалились друг на друга без сил. У нас был целый солнечный день впереди, и я упивалась перспективой прожить его на полную.
— Что скажешь, муж? Надо ли нам искупаться перед обедом? — спросила я, глядя в его озаренные золотым светом глаза, и эти бездонные синие озера зажмурились от счастья.
— Мне кажется, это отличная идея, жена. Хотя я не уверен, что это можно будет назвать обедом. Скорее, полдником.
Приподнявшись на локте, я снова поглядела на него.
— Какая разница, муж. Озеро рядом, и я мечтала в нем искупаться уже давным-давно.
— Пусть тогда это будет первой мечтой моей жены, которую я исполню. Первой из множества других, которые я хочу воплотить в жизнь все до единой, — сказал он тихо, касаясь мешанины из торчащих во все стороны прядей и остатков косы у меня на голове.
— Знаю, что все у тебя получится. Ты и так все время это делаешь, — прошептала я, полностью захваченная этим потрясающим моментом. Я уже знала, что никогда его не забуду, даже если позабуду все остальное, то, как послеполуденное солнце, светившее из-за его плеча, превратило его белокурые волосы в сияющий золотой ангельский нимб, и как мне показалось, что это свечение исходит от него самого.
***
Это был уже не океан, хотя небо все так же переливалось захватывающим многоцветием, всеми оттенками и полутонами, напоминавшим ожившую в красках музыку. Под ним простиралось поле, и ветер, который его овевал, был так же нежен, как мое имя, слетевшие в этот вечер с губ Пита. После того, как мы весь день провели, плескаясь в озере, а за ужином, возможно, слегка перебрали шампанского.
Поле походило на нашу Луговину, на которой в высокой траве тут и там золотились одуванчики. От счастья у меня стеснило сердце — и так, как будто сама мысль о нем оживляла, передо мной явился Финник, продираясь сквозь высокую траву и держа в руке букет белых, пушистых одуванчиков.
— Когда я был маленький, — начал он, как будто мы лишь ненадолго прервали нашу с ним беседу, — мама говорила мне, что стоит загадать желание и подуть на белый одуванчик, желание сбудется. Но нужно дуть как следует, чтобы все до одной пушинки улетели. И я каждый вечер торчал с братьями и сестрами на поле и дул, дул, пока сам не поверил, что все мои желания сбудутся, — сказав это, он мне подмигнул. И я в красках вообразила себе маленького медноволосого мальчика, который бежит вдоль полосы прибоя, наполняя воздух пушистыми крошечными зонтиками, а стебельки одуванчиков трепещут на морском ветру.
— Не знала, что у тебя были братья и сестры, — ответила я, и ощутила укол вины за то, что не удосужилась в свое время побольше узнать о его прежней жизни. А еще, что так и не проведала его малыша и не утешила его вдову — женщину, которую он так любил.
Будто прочитав мои мысли, Финник улыбнулся:
— Энни будет рада тебя видеть, когда бы ты к ней не собралась поехать. Все они будут тебе рады. Даже Джоанна, — и он зашелся от смеха. -Да и ты готова теперь в конце концов. Поэтому мы о очутились на этом лугу.
Мне было понятно. О чем это он толкует, и сердце стеснило от страха, восторженного предвкушения и тени скорбного уныния, которое до конца никогда, увы, меня не покинет.
— Но ты ведь не уходишь, правда? — спросила я, вдруг испугавшись.
Зеленые глаза Финника сверкнули нездешним светом.
— Неужто ты так ничему и не научилась? Ты никогда не отпускаешь тех, кого любишь. Они следуют за тобой повсюду, каждый день твоей жизни. — он начал растворяться в воздухе, и на этот раз я ему поверила. Он был со мной. Он всегда являлся мне, когда был мне нужен.