Гор

Ребёнок кивает. Облизнув губы, собирается с силами и, оттолкнувшись от земли, залетает в седло столь легко, что дух захватывает. Чужая грудь касается спины, перехватывает княжич вожжи, белая косичка щекочет шею ребёнка. А конь приходит в движение, заставляя ойкнуть, вцепиться в луку седла.

— Ты не свалишься, — звенит смех. Оплетает рука поперек живота, прижимает ближе, вгоняя в краску. Блуждает улыбка, вдыхает аромат османтуса. — Я тебя держу.

Ребёнок лишь согласно мычит, гоня смятение. Катастрофически не хватает воздуха. Или же наоборот его чересчур много. Лето разворачивается раздольем.

Они несутся наперегонки с ветром. Заходится вопль радости, ослепительным зайчиком скачет по водной глади. Ребёнок забывается, забывается и княжич. Кружится небесный свод, бескрайней голубизной предлагает окунуться. Стая птиц — караван крыльев. Расправляются руки, взмахивают. Журчит ручей, качаются стебли трав.

— Ты стрелял из лука?

Ребёнок удивленно моргает.

— Нет, юный господин, — смеется беззлобно.

Глохнет в неловкости княжич, запоздало осознав. Поджимает губы, пытаясь не выказать досады из-за собственной нерасторопности.

— Хочешь попробовать? — выдавливает тихо.

— А можно? — запрокидывает голову ребёнок. Глядит снизу-вверх колдовскими очами, прежде чем поспешно отвернуться, потому что лицо мальчика оказалось куда ближе, чем предполагалось.

— Можно, — забавляется серебро. Уже не корит себя.

Спешивается княжич, поднимает руки.

— Спрыгивай, — предлагает, а озорство в уголках губ. Тронуть его и явит себя во всей красе. Подмечает, как поджимает ноги ребёнок, нахохлившись, не выпускает рожок седла, почти приникнув к нему всем телом.

— Юный господин, — тянет плаксиво, но мальчик делает шаг ближе, поводя подбородком.

— Давай, я поймаю.

Ложатся детские ладони на плечи княжича, опираются. Выскальзывает из седла ребёнок, падает, вскрикнув, прямо в ловко поймавшие его за талию руки, что аккуратно опускают на землю. Отстраняются, оставляя пунцовым мять края рубахи, коситься с вызовом.

— Зря ведь боялся, — постукивают стрелы в колчане. Отходит от коня княжич, перехватывая поудобней лук. — А стрельба не так уж сложна, — оглядывается с обезоруживающей полуулыбкой. — У тебя получится…

— Вы слишком добры, — бормочет ребёнок. Разминает пальцы. Чуть саднит кожу сгибов, а стрелы затерялись в траве, так и не достигнув ствола.

— У тебя явный талант к кроликам.

— Потешаетесь?

— Ничуть, — заходит со спины княжич, поправляет стойку. — Тебе немного не достает навыков.

— А говорили, несложно будет, — ворчит ребёнок.

Деловито шмыгает, стряхнув со лба кудрявые пряди, прикрывает левый глаз. Натягивает тетиву, надув щеки от усилия, прицеливается. И чуть было не отпускает от неожиданности, когда пальцы княжича невесомо ложатся сверху, натягивают тетиву сильнее, направляя наконечник стрелы выше. Командуют:

— Стреляй.

Взвизгивает счастливо ребёнок. Подскакивает на месте, усмехается, важничает. Подбоченившись, отвешивает поклоны воображаемым зрителям.

— А и правда легко, — выдыхает задиристо, глядя на мальчика, что прячет широкую улыбку в рукаве.

Попала стрела в дерево, торчит иглой дикобраза. Нависают горы — пристанища памяти, хранители божественного.

— Я покажу тебе одно место.

Смутная тропка петляет лентой. Взобравшись на склон, ныряет под лесную сень. Визгливое тявканье — то рыжий хвост промелькнул в зарослях папоротника. Сосновые иглы и тонкие станы стволов. Ломкие прутья кустарника. Поют цикады, не замолкая ни на миг.

Где-то там, внизу, храм стонет колоколом. Где-то там, внизу, город растянулся на берегу моря. Где-то там, внизу, поместье отгородилось стенами. Далеко, в иной жизни.

Капля пота скатывается по виску. Нечто гранитом выглядывает из земли, укрывшись малахитовым покрывалом созерцает слепыми очами. Гигантская воронка кратера ломает горы, черпая тени. Кости и разбитая скорлупа. Мертвое нутро, нашедшее утешение в поросли тонких деревцев, птичьих гнездах и ликорисе. Опечатал тот всю котловину надгробием.

— Небесный город, — объясняет княжич обомлевшему ребёнку.

Пасется конь. Горьковатый запах земли. Облака плывут китами — частички чего-то большего.

— Эти города правда летали?

— Да.

— Но как? — изумляется ребёнок.

Всклокочены волосы, неизменно остриженные до подбородка. Возвышается мальчик. Светлы брови, четкая линия челюсти, чуть заметная горбинка на носу.

— Их держали Вестники.

Ребёнок округляет глаза точно разыгравшаяся кошка, и княжич прыскает в сторону. Соприкасаются бедра, незаметно соединившись. Естественная поза, естественная близость.

— Они находились в самом центре города, в особом коконе, и «цвели» всю бесконечную жизнь.

— Запертые? — тень пробегает ящеркой. Передается мальчику, что отвечает тише прежнего.

— Да. Они не жили как другие Небесные Люди. Не покидали кокона и постепенно теряли свой облик, сливаясь с Пустотой.

Тоска серебряных глаз. Как же хочется стереть её, провести ладонью по заледеневшему стеклу, отогреть дыханием, а потому ребёнок порывисто вскакивает, распахивает руки, словно намереваясь обнять весь мир: