Гор

— Я не хочу его беспокоить, — взгляд княжича задерживается на девичьих запястьях. Поднявшись выше, замирает на уровне груди, не решаясь посмотреть на губы, кажущиеся непривычно притягательными. Румянец выступает на ушах мальчика, пробирается по шее. — И вдруг это известие его огорчит, — а внутри гложет дыра, договаривает уже беззвучно. — И он окончательно разочаруется во мне.

Закрылся меч, но кто помешает ему открыться вновь, ведь до шестнадцатилетия ещё три года.

— Мне очень хочется помочь вам, юный господин, — ложится черная прядь за ухо, сквозит сожаление. — Но я совсем не знаю, как подобает вести себя с отцами, и как им следует вести себя со своими детьми.

— А как бы ты желала, чтобы твой отец поступал? — княжич вдруг чувствует стыд, жгучий и едкий.

— Наверное, — поджимает пальцы на ногах девочка. — Чтобы он был со мной добр. Но и строг, а то я могу баловаться порой. И, — она ищет внутри себя это чувство, отчего-то смутно знакомое, — наставлял меня. Оберегал, — хихиканье сглаживает прорезавшееся смущение. — Простите, юный господин, мне трудно это представить.

Вопрос на кончике языка. Вновь смеется коротко зелень, догадываясь.

— Вы можете спросить.

— Но будет ли уместно?

— Я ведь сама об этом упомянула, юный господин.

— Тогда, — произносит медленно княжич, нащупывая тропку, — как твоя матушка оказалась в красном доме? И где твой отец?

Последний рисовый пирожок на бамбуковом листе. Груба ткань. Девочка не спешит с ответом. В раздумьях принимается раскачиваться взад-вперед. Ползет божья коровка по травинке, спасаясь от вереницы муравьев.

— Мою маму туда продал её же отец. Он тяжело болел, и ему нужны были лекарства. Маме тогда только исполнилось десять. Больше своего отца она никогда не видела. Прилежно училась, быстро выплатила долг за содержание и стала приносить большой доход. За это хозяйка дома маму любила и порой ласково звала «дочкой». Даже позволяла откладывать часть денег. Мама хотела выкупить себя. Это позволяется, но это чудовищно сложно, юный господин. Такие деньги собрать под силу только невероятным женщинам или их знатным и богатым покровителям. А мой отец… Мама говорила, что у меня его глаза, — мечтательный трепет ресниц. — И что он был красив. Тонкий, бледный и изящный, как журавль. Моя мама ему нравилась, и он маме нравился. Они заключили соглашение. По нему только мой отец мог посещать маму, а когда она забеременела, он щедро одарил хозяйку дома, чтобы меня оставили.

Травяной отвар, удар в живот. Избавиться заранее, а если уж родился, то закон «прореживания»[3] вступает в силу. Никто не осудит, когда нежеланному младенцу закроют нос и рот мокрой бумагой. Когда бросят в реку или специальный ящик, откуда не услышать плач заморенного голодом. Когда вынесут за пределы квартала и оставят на дороге на волю судьбы и случая, а чаще — диких зверей.

— Мой отец собирался выкупить маму, но, когда я родилась, он умер. От болезни. Он часто хворал, особенно зимами. Кашлял кровью. И та зима стала последней. Деньги унаследовала его жена, и она же заплатила хозяйке дома за то, чтобы никто и никогда не смог выкупить маму.

— Его жена? — растерянное удивление.

— Мама рассказывала, что моего отца женили рано. С супругой ему так и не удалось поладить из-за её жесткого характера. Знаете, юный господин, она ненавидела искусство и называла его пустой забавой, а мой отец, пусть и не сыскал славу, но писал чудесные картины. Мама говорила, что они были словно живые, вот-вот задвигаются. Детей у них не было, — пожимает плечами девочка. Шелковый шнурок вплетен в короткую косичку у лица. — Тогда мама заключила с хозяйкой сделку, и все деньги, что она сберегла, стали платой за мою свободу. А когда и мама умерла, — горечь опечатывает горло. Подсаживается ближе княжич, касаясь плечом острого плеча девочки. — То хозяйка сделала мне предложение.

— Пусть ты и не красавица, но с твоим талантом найдешь клиента, — доброе отношение задержалось последней милостью. — Или выметайся.

Бива матери в детских ручонках. Крепко прижата к сердцу. Единственное, что разрешают забрать, но и это уже невероятно много.

Заслужить ранг и безукоризненную репутацию, и будут дороги одежды. Изысканные украшения, притягивающий взоры макияж. Обожание, преклонение. Крыша над головой и сытая жизнь, пока не угаснет внешний облик, не пролягут морщины, не одряблеет тело, не раскрошатся зубы, и не остается ничего кроме разбитой бедности.

— Но я отказалась и стала бродяжничать.

Дыхание ветра пробирает до мурашек. Скачки уже закончились, уступив место Стражам, их утонченному ремеслу. Кружится по арене фаворит, затмевая собой других. Завершает танец стали, истлевая во взгляде князя, перетягивая на себя всё внимание. Посланник смерти, символ чужого величия и инструмент чужой силы.