Гора в море

Тик-тик-тик-тик.

Звук был еле слышным – словно крылья кузнечика, пролетевшего у твоего уха.

Эйко хотелось заплакать о всех остальных – уже погибших. Их убил план Сона. Ему захотелось придушить Сона. Он же знал! Знал, что большинство из них погибнут. Или все. И ему было наплевать. У него был отчаянный план и «портативная дыра», которая смогла бы его защитить. Его месть и его шанс вернуться домой.

А на Эйко ему тоже было наплевать?

Где-то далеко – сигнал тревоги. Жужжание усилилось и стремительно удалилось в сторону сигнала.

Эйко выглянул из треугольной дверцы спасательного плота. На воде было темно. Плавали темные фигуры – и более светлые: смерть и обломки. Он готов был поклясться, что один из обломков шевельнулся – и при этом в нем открылся глаз и посмотрел на него. За ним наблюдали и другие глаза. Вода шевелилась.

Он рухнул на дно плота. Ему хотелось заплакать – но не получалось. Его трясло, но не от холода – от ужаса. Он лежал на спине на дне плота, ожидая, что жужжание вернется. Сколько? Ему показалось, что час, хотя это могли быть считаные минуты. Сон тоже молчал.

Дроны, видимо, улетели.

Но что это были за существа в воде?

Просто фантазии его мозга. Новые ужасы, как будто их в мире мало.

Вода внутри плота становилась холоднее. Однако какая-то теплая струйка, видимо, заливалась в небольшую дырку на плоту. Еще не меньше минуты Эйко молчал. А потом повернулся на бок, лицом к Сону.

– Ты их убил! – прошипел он. – Их всех. Чтобы спастись самому.

В свете звезд глаза Сона чуть поблескивали. Он продолжал держать руку на кнопке прибора. И Эйко вдруг понял, что в лодку заливается вовсе не теплая вода, а кровь Сона. Рубашка на нем была разорвана. Рана на боку была заметна: темная полоска в почти полном мраке. Рана от шрапнели – возможно, от второго взрыва, когда они прыгали за борт.

Сон был мертв.

Существует реальный мир – где-то там, – но мы не воспринимаем его напрямую. Он собирается сенсорной и нервной системами каждого животного – и каждое собирает его по-разному. Мы воспринимаем так называемый конструкт.

Восприятие мира у каждого животного конструируется его сенсорным аппаратом и нервной системой так, чтобы как можно лучше использовать окружающую среду, и оно субъективно: в мире для нас не приготовлены краски – такие, какие мы воспринимаем. Там нет звуков – только волны.

И возможно, самое странное: вне наших тел нет боли. Боль – это нечто, создаваемое нами.

Доктор Ха Нгуен, «Как мыслят океаны»

46

ДВЕРЬ УБЕЖИЩА БЫЛА УКРЕПЛЕНА каким-то противоударным материалом. Окна закрывали механические жалюзи из того же материала.

Эврим с Ха сидели на полу – как им и было велено. Несколько часов назад сработал сигнал о нарушении границы. Спустя несколько секунд они услышали вдали два взрыва. А потом – тишина. И сигнал отбоя.

Еще один корабль уничтожен. Ха обнаружила, что настолько устала, что неспособна что-то по этому поводу чувствовать, – и легла спать.

Но спустя несколько часов прозвучала уже береговая тревога.

Что именно Ха увидела из своего окна в предрассветный час, когда ее разбудила тревога? Тени людей, вырывающихся из леса и направляющихся к отелю. Они не бежали – скорее двигались широкими шагами. Видимо, были нагружены различным оборудованием. Один из кораблей все-таки пробился через охрану Алтанцэцэг.

Люди держались в стороне от лучей прожекторов, перемещались под прикрытием заросшего сада при отеле, обходили террасу. К сигналу тревоги живым эхом сирены присоединялись вопли обезьян.

А потом что-то ударило в стену отеля – и Ха бросилась в убежище.

Ха снова думала про Алтанцэцэг, лежащую в своем резервуаре. Тело – это механизм. Алтанцэцэг – это ядро насилия. Что она сказала тогда, в храме? Насчет холона? «Нельзя определить, где именно заканчивается ваше управление и начинаются алгоритмы реакций. Это как продолжение нервной системы, но не только: информация в системе идет в обоих направлениях. Это как если бы ваши конечности вам отвечали, как если бы они были снабжены крошечными мозгами, которые изобретают и импровизируют».