Гора в море

Наука – по крайней мере, та наука, которую мы знаем, – имеет свои ограничения. В итоге она не способна увидеть все аспекты реальности. Внутренняя жизнь человека, личные знания и ощущение смысла – это тайны, в которые наука может проникать лишь отчасти. Сейчас самым непонятным представляется собственно сознание: то, что когда-то нас не было, а сейчас мы есть и осознаем себя, познаем мир, который реален – и в то же время его нельзя измерить ни одним из имеющихся сейчас средств.

Доктор Ха Нгуен, «Как мыслят океаны»

44

РУСТЕМ СТОЯЛ У БОРТА ПАРОМА, глядя на темно-синие волны Босфора. У самой поверхности плавали медузы, и органы внутри их прозрачных тел напоминали мультипликационные рожицы. Большеглазые лица, разинутые рты, потрясенные превращением в дрейфующие по капризу течений существа, лишенные воли.

«Это ад. Возродиться в виде студенистого, бездумно питающегося комка плоти. Лишиться воли и выбора, вернуться к элементарным стимулам и реакциям. Бессмысленно плыть по течению. Ад – это отсутствие выбора».

Краем глаза он заметил ее приближение. Он не стал сразу же к ней поворачиваться, однако ее появление на границе поля зрения, завихрения абгланца раздражали мозг на примитивном уровне. Он почувствовал потребность – желание разума узнать. «Что это? Это нам угрожает?» Глубже сознания находился этот иной разум, непрерывно анализируя и упорядочивая мир. Бурлящее облако абгланца в этот порядок не укладывалось.

А потом она оказалась у борта: привалилась к нему спиной, скрывая свою человечность за осиным роем красок.

– Ну, – проговорила она, и механическая монотонность сорвала интонацию явного сарказма, – наконец-то великий Бакунин справился с заданием.

– Да, я нашел вам портал – слабое место. Все занесено сюда.

Он поднял терминал и протянул его ей.

– Что-то долго вы тянули.

– Ничего более сложного я в жизни не видел. И кроме меня, никто бы с этим не справился.

– Возможно. – Вихрь разбитого витража наклонился к экрану. – Он заблокирован. Пароль?

– Пароль – это значение его имени.

– Не надо с нами играть. Просто скажите.

– Эволюция. Эврим значит «эволюция»: это имя идеально ему подходит. Сначала я думал, что этот разум такой же сложный, как человеческий, и в том-то была прелесть: человеческий, но все же искусственно созданный разум. Безупречная конструкция. А потом я понял его суть. Это отнюдь не человеческий разум. Он строит нейронные цепи, которые гораздо сложнее, чем те, что способен создать человеческий разум. Не ломаные клубки человеческой памяти, нет. Он строит замки идеального воспроизведения. Та резервная копия, которую вы украли, – ей сколько? Три года?

– Около того.

– К этому моменту он построил кристаллические структуры памяти, превосходящие все, что любой из нас построит за всю жизнь. Представьте себе идеальное воспроизведение всех своих действий в течение жизни. Всего, что вы видели или делали. Дворец памяти, по которому можно бродить, как вам угодно. Представьте себе, сколько можно узнать о мире, обладая таким разумом. Как можно вырасти.

– Уверена, что это впечатляет.

– И представьте себе, что именно это вы хотели превратить в оружие.

– «Хотели»? – Она встревоженно отступила на шаг – и в эту секунду поняла. – Погодите. Вы совершаете ошибку. Это чудовище…

Рустем ощутил лицом порыв ветра.

Это был исследовательский зонд. Взломать такое устройство было просто: обычная платформа, рассчитанная на длинные полеты с регистрацией перелетных птиц и погодных условий, уровней загрязнения, координат, фонового шума и птичьих криков. Самым сложным его элементом был блок маскировки, чтобы не тревожить изучаемых птиц. Но, конечно, он не был совершенным. Очертания дрона можно было увидеть как мерцание, деформацию воздуха.

Дрон врезался в нее.

Рустем ожидал, что будет кровь. Он приготовился к этой сцене: тревожный сигнал, пара свидетелей на борту, даже в столь ранний час. Ничего этого не случилось. Угол столкновения отправил ее за борт. Глухой удар, хруст ломаемой кости: ее нога ударилась о перекладину фальшборта. В следующее мгновение она упала в воду, но звук столкновения поглотил шум паромного мотора.

В момент столкновения дрон летел со скоростью триста километров в час. Скорее всего, она умерла, еще не попав в воду. Если нет, то об остальном позаботилась вода.