Гора в море

– Вы употребили слово «храм». Расскажите подробнее.

«Я тут лежала и думала, что уже давно столько не разговаривала с другим человеком».

Айнур.

Рустем ощутил ту же смесь гнева и ужасной потери. Оно было безжалостным, это чувство, и находило его везде, где бы он ни был: в отеле, на улицах, в каком-нибудь кафе: всегда как сейчас, без предупреждения и с такой остротой, словно он опять узнал, что ее убили.

– Никогда не видел ничего подобного. Нет, это даже и близко ничего не объясняет. Никогда не видел структуры ИИ, которая была бы в той же вселенной, что и эта. Наверное, можно подобрать миллион метафор. И всех будет недостаточно. Лабиринт. Лес. Галактика. Плотность и размеры потрясают. Если бы мне пришлось объяснять вам, что это было, я бы первым делом сказал, что это не карта сети ИИ – это карта человеческого разума. Даже на ее окраины не следовало бы проникать.

Долгое молчание. Рука написала:

– Но…

– Но потом я увидел признаки того, что его построили. Такие места можно было бы назвать… швами. Или краями. Как…

Он засмеялся.

– Говорите.

– Еще одна метафора. Я вообще теперь могу говорить только метафорами. Я теперь в таком мире, где слова не работают, так что приходится копать, искать где-то понятия. Я собирался сказать – как чудовище Франкенштейна. Не та ковыляющая тварь из старых фильмов, но каким я представлял себе это чудовище: человек, который, если приглядеться, построен из множества частей других людей. Можно разглядеть едва заметные шрамы там, где эти части соединяли. Эти шрамы не будут неуклюжими или явными: они будут почти невидимыми. И тут так же. Это – разум, построенный из других разумов, сплавленный из многих частей. И когда я видел швы, то смог по ним пройти. Они были как тропинки к центру.

– Вы нашли портал.

– Да. Три дня назад.

– И не стали им говорить.

– Да. Честно, не знаю почему. Сначала я думал, что из страха: я знаю, что как только дам им требуемое и от меня больше ничего не нужно будет, за мной придут. Я это понимаю. Но дело не в этом. Совсем не в этом. Мне не страшно. Я… зол. Они убили мою знакомую девушку. С которой я встречался. Которой я по-идиотски рассказал, над чем работаю. И я не могу выбросить ее из головы. Это не причина. Это просто то, что слишком меня беспокоит и не дает идти дальше. Не знаю, чего я хочу, – но знаю, что не хочу позволить им это.

– Превратить храм в инструмент убийства.

– Да. Извратить его.

– Как извратили вас, – написал он.

Рустем почувствовал, как у него волосы встали дыбом. Позже он вспомнит этот момент – когда слова того человека проникли в его душу. Позже он скажет: «До той секунды я не знал, что у каждого из нас есть портал. Тогда я даже не понял, что он нашел мой. Но я это почувствовал. Он словно проник в меня и повернул ручку – и весь механизм, который делал меня мной, перестроился в новую конфигурацию».

– Да, – согласился Рустем.

– И что вы будете делать?

«Если мы вам понадобимся, придите и позвоните в дверь. И когда придет время, поступите как должно».

– Это я и хочу знать. Что делать. Они пытались вас убить, да?

– Да, – написал он. – Решили, что мне есть дело до того, чем они занимаются. А мне нет дела. Меня интересует только это место. Республика. Пусть делают, что им угодно, – только не здесь. Пытаясь до меня добраться, они убили еще пятнадцать человек.

– Тот случай с автогрузовозом.

– Да.

– Ничего сложного, если умеешь. Я их уже взламывал.

– Трое убитых – дети. Один – младенец, девятимесячный. Спал в кроватке.

– Я все думал про тех собак, – сказал Рустем. – Зачем вы мне про них рассказали?

– Чтобы вам было над чем подумать. Решить задачу.

– Я все думаю про тех, кто ходил на веслах к острову, чтобы оставить еду.

– Добрые. Кому было не все равно.

– Нет. Вовсе не добрые, а слабые. Им надо было сразу же что-то сделать. Надо было сопротивляться, когда власти явились за собаками. Применить силу, если надо. Это была бы истинная доброта, деятельная. Не дать увезти животных. Защитить их. Но они ничего не сделали, когда это было важно, а позже попытались искупить это поступками, которых было мало. Это было бесполезно и жестоко. Они только продлили их страдания. Бездействие, особенно когда оно может что-то изменить, – тоже своего рода действие. Они сделали свой выбор.

– Им было страшно. У государства сила, а они никто.

– Ну, я вот никто. Но мне не страшно. Уже нет.