Гора в море

Ну что ж: ей хотя бы не нужно говорить. Она может просто наслаждаться обостренными ощущениями мозга под наркотиком, объединившимися с естественным посткоитальным выбросом гормонов удовольствия и смесью лунного и уличного света, попадающей в комнату. Ее назвали в честь лунного света – Айнур, и с самого детства она ассоциировала Луну с собой: прохлада, бледность, ночь. Это было похоже на подкожные фоны, которые можно купить, запустить в кровь и месяцами балдеть. Например, «Прогулка под дождем летним вечером». Если бы ей удалось понять, как перенести на чип это утонченное, дивное ощущение, в которое она порой погружалась, «я – лунный свет», она озолотилась бы.

– Такой вопрос много десятков лет назад задал философ Томас Нагель. «Каково это – быть летучей мышью?» Он пытался продемонстрировать, насколько немыслимо представить себе, будто имеешь сенсорный аппарат, настолько отличный от нашего собственного. Даже для того, чтобы просто представить себе, каково ориентироваться с помощью сонара, надо поставить себя на место летучей мыши. А это невозможно: точку зрения можно изменить только немного, и чем дальше ты от нее отходишь, чем более чужда она тебе – тем труднее ответить на этот вопрос.

– Понятно, наверное.

– Вроде как, – сказал Рустем, уставившись в окно.

Настоящих летучих мышей здесь было много. Она порой видела их, когда шла домой в темноте: кривые узоры в черном пространстве выше уличных фонарей. Можно подбросить камешек – и одна из них кинется следом за ним.

Рустем помолчал, а потом повторил:

– Вроде как. Но когда я это прочел, то учился в университете в Москве. К этому моменту я уже хакнул немало нейронных сетей. Знал, каково быть, например, кораблем-контейнеровозом. Патрульным дроном на улицах Челябинска. Спутником-тягачом, выволакивающим старую установку связи, сбившуюся с орбиты. У меня всегда был… не знаю, как это назвать… талант? способность?.. пролезать в сети ИИ и понимать, каково быть ими. Жить там, визуализировать тот мир. Я прочел то эссе для курса философии, который заставляют пройти всех младшекурсников, где всем скучно и досадно, потому что нет времени делать задания для этих занятий вдобавок к тем, которые действительно интересны и которые хотелось бы выполнять. Я не стал делиться своими мыслями с другими студентами: им было бы неинтересно. Я и профессору не стал говорить. Он воспользовался бы этим, чтобы снизить мне оценку, или втянул в спор, который был бы мне непонятен.

Айнур попыталась вспомнить, когда в последний раз разговаривала с кем-то – да с кем угодно – настолько долго. Она посмотрела на силуэт Рустема на фоне окна. Он не пытался вести монолог: время от времени он делал паузу, ожидая ее ответа, и только потом продолжал. Обычно он много не говорил. Она по ошибке задала ему вопрос, от которого он завелся. Было заметно, что ему давно хочется с кем-нибудь об этом поговорить.

– Короче, – продолжил Рустем, – позже я вернулся к той статье. Несколько лет тому назад. И обнаружил – как часто бывает, когда перечитываешь что-то из университетских времен, – что тогда я ее не понял. Что на самом деле пропустил немалую ее часть.

Он снова замолчал, ожидая ее реакции, так что она сказала:

– Точно. Понимаю. Иногда я перечитывала книги, которые нам задавали в школе, и удивлялась, что нам велели их читать именно тогда. Как будто это делается специально: дают читать гениальные книги до того, как ты в состоянии будешь их понять.

Рустем рассмеялся:

– Ага, что-то вроде того. Так что недавно я ее перечитал и нашел раздел, где Нагель говорит о том, как слепые способны обнаруживать предметы рядом с собой, также используя сонар – как они используют голосовые щелчки или постукивание палки, чтобы «услышать», где что. А потом он пишет, что, наверное, это и есть ключ к подобного рода коммуникации. Возможно, если бы ты был слепым и знал, каково это – как это ощущается мозгом, – тогда можно было бы представить себе, каково иметь сонар летучей мыши. Ты не понял бы, каково быть летучей мышью на самом деле. Но мысленно можно было бы создать аналогию. И тогда мне показалось, что, возможно, это и есть мой талант.

– Что?

Она не хотела, чтобы это звучало раздраженно, но это прозвучало именно так.

– Воображение входить в чужой разум. Когда я был маленьким, у родителей не было денег на терминал с виртуалом или хотя бы трехмерными моделями. У нас дома вообще не было терминала.

– У тебя не было терминала?