Гора в море

Не то чтобы она ни с кем не подружилась, не нашла людей, с которыми у нее было что-то общее, не смеялась с другими студентами в уютных оксфордских пабах, не напивалась с ними, не целовалась, не конструировала мелких роботов, чтобы обклеить туалетной бумагой соперничающие общаги, – просто все это делалось на расстоянии. Все это делала – словно за стеклом (почему-то ей вспомнились кривые иллюминаторы наземного транспортника) – другая Ха, всегда отстраненная, наблюдающая, но не наблюдаемая.

Порой она просматривала старые контакты на своем терминале и обнаруживала, что в большинстве случаев даже не помнит, кто это. А с некоторыми именами были связаны только какой-то жест, анекдот в баре, прическа. Остальное было стерто… чем? Безразличием. Все те люди существовали в настоящем, а она всегда жила в будущем, на шаг впереди них, строила планы на полгода, год, пять лет вперед, а они смеялись за измазанными помадой краями пивных бокалов и… просто жили.

Здесь, в этот момент, у нее появилось такое чувство, что и она на самом деле начинает просто жить своей жизнью. Словно она наконец-то догнала свои будущие амбиции. Все те планы оказались здесь и сейчас. Она больше не знала, что станет делать через полгода, год, пять лет… Здесь были только архипелаг, осьминог, задача. Безотлагательность настоящего.

У нее за спиной, на берегу, автомонахи тихо молились, повернувшись к морю. Ха стояла неподвижно, глядя, как на воде дрожит свет. Эврим молча стоял неподалеку.

Через несколько минут Ха сказала:

– Он говорил правду.

– Кто?

– Тот служащий, который видел, как убили его товарища.

– Сомневаюсь. Это не совпадает с другими смертями, которые островитяне и владелец дайвинг-центра приписывали «чудовищу». Там люди либо тонули, либо были заколоты случайным орудием. Ничего похожего на это. Почему вы решили, что его не убил сослуживец? Или браконьеры, поссорившись из-за платы за яйца?

– Потому что, по его словам, он видел осьминога, который как человек шел по берегу к морю. Это нелепо. Дико. Подрывает доверие к его словам. Такую деталь может включить только тот, кто рассказывает реальную историю.

– Но почему он шел к морю?

Эврим, как и Ха, продолжал смотреть на воду, словно они могли различить черепашек даже с такого расстояния. Или как будто их взгляды, полные таких же благих пожеланий их выживанию, как и песнопения автомонахов, могли защитить эти крошечные, уязвимые существа от того, что ждет их впереди.

Или Ха просто приписывает Эвриму такие мысли? Возможно, на самом деле он думает: «Эти бесполезные, обреченные твари спешат в море».

Ха повернулась и направилась с мелководья вверх по берегу почти бегом. Пляж был узким: полоса песка в самом широком месте составляла не больше двадцати метров, а дальше начинался лес. Уклон у берега был небольшим. При высоком приливе пляж по краям почти исчезал. Ближе к линии деревьев виднелись оставленные высоким приливом лужи, довольно далеко отстоящие от моря. Добравшись до них, Ха согнулась. Сердце у нее колотилось так сильно, что в глазах темнело.

Она сунула руку в воду. Да, вот. И вот. И вот, и здесь. Совершенно точно.

Эврим подошел к ней.

– В чем дело? Что случилось?

– Ни в чем. Ничего. Дело в вашем вопросе. Вы спросили, почему он шел к морю? Такая странная деталь. Но я только что сообразила. Осьминог шел к морю, потому что охотился на суше. Или что-то собирал – возможно, что-то, оставленное высоким приливом.

– Осьминог? Охотился на суше?

– Их достаточно часто замечают на суше. Несколько видов довольно регулярно охотятся на суше. Abdopus aculeatus переходит от одной приливной лужи к другой, охотясь на крабов. Люди видят, как он ходит по берегу. Но дело не в этом. Дело вот в чем: смотрите!

Эврим наклонился к луже вместе с Ха. Край лужи был облеплен мидиями и морскими уточками. В более глубокой части качались актинии, несколько раков-отшельников ковыляли в своих присвоенных домиках. Лужу затеняли высокие камни.

– Что мне надо увидеть?

– Вот. – Ха провела рукой по той стороне лужи, где на камне не было мидий или других ракушек. Поверхность камня испещряли белесые царапины. – Видите?

Ха провела рукой по отметинам.

– Да.

– Это – места, где с камней соскребли мидий. Понимаете? Орудие убийства того служащего было случайным. Осьминог убил его тем, что нес с собой: бритвенно-острым скребком-ракушкой, с помощью которого собирал пищу.

– Скребком?

Завершившие свою церемонию автомонахи шли цепочкой вверх по узкой лестнице к бывшей сторожке заповедника, превращенной в храм, посвященный странствующим морским черепахам в их длящихся десятилетиями рекурсивных путях по океану.

В храме загудела медитативная чаша.

– Да, скребком, – подтвердила Ха. – Кажется, я придумала научное название для нашего существа. Или, по крайней мере, рабочий термин: Octopus habilis. По аналогии с Homo habilis, человек умелый. Мы назвали его Homo habilis из-за орудий, которые нашли рядом с его останками. Понимаете?