Гора в море

Ха смотрела, как автомонах несет к берегу плетеную корзинку. Он бережно наклонил корзинку над песком. Маленькие ластоногие овалы только что вылупившихся морских черепашек хлынули оттуда, спеша к воде.

«Несмотря на все, что мы сотворили с океаном, несмотря на все, что мы сотворили с этим миром, жизнь находит путь».

Несколько черепашек повернули не туда и поползли по берегу прочь от воды. Автомонах перехватил их, опустившись на колени в своем оранжевом одеянии, чтобы повернуть сбитых с толку отстающих обратно к морю.

Ха и Эврим наблюдали за этим с предписанного расстояния. На Эвриме был коричневый комбинезон с закатанными по колено штанинами, но все равно намокший: им пришлось брести от автоматизированного скифа по воде. Эврим был бос, и его длинные изящные ступни облепил песок. Ха все еще ощущала расстояние между ними, но здесь, под ярким солнцем и рядом с ковыляющими к воде черепашками, оно казалось не столь значительным. Не столь непреодолимым.

– Автомонахи наблюдают за берегом всю ночь, – объяснил Эврим. – Как только черепаха выкопала в песке гнездо, отложила яйца и удалилась, они выходят из святилища и собирают яйца, переносят их в ясли выше по берегу. Пляж здесь узкий, и для яиц морской черепахи наибольшую опасность представляют другие черепахи, которые могут выйти на берег в том же месте и случайно разрушить чужие гнезда, выкапывая свое. Раньше эту работу выполняли служители заповедника, но еще до того, как «Дианима» выкупила архипелаг Кондао, тибетцы приобрели этот остров Бэйканх и превратили охранную зону для черепах в святилище.

Ха слушала невнимательно. Она наблюдала за безумным стремлением черепашек к воде. Еще один автомонах спустился по склону с корзинкой: его песнопения были едва слышны за шумом прибоя.

– Говорят, что выживает лишь один из тысячи детенышей, – произнес Эврим. – Выжившие достигнут половой зрелости спустя десятилетия странствий, укрытий и питания на полях макроводорослей саргассума на континентальных шельфах. Черепахи найдут друг друга на просторах этого моря, спарятся, а затем вернутся обратно на тот же пляж, чтобы отложить яйца, как делали все их предки с тех самых пор, как они стали видом.

Второй автомонах наклонился, опрокинув корзину. Через край хлынули детеныши.

– Нетрудно понять, почему это место приобрело для тибетцев религиозное значение, – продолжил Эврим. – Как я слышал, они купили и освятили все места вылупления черепах и много других охранных участков – особенно мигрирующих видов. А здесь такая покупка особенно оправданна. Это место всегда было под угрозой. Служителей заповедника часто ловили на продаже яиц.

– Предавали тех самых животных, которых им было поручено охранять, – заметила Ха.

– Да. Хотя в этом, конечно, нет ничего нового. Кстати, именно на этом берегу одного служащего якобы убило «Морское чудовище Кондао», как его назвали островитяне. Хотя многие говорили, что его убил его товарищ и это была ссора любовников. Его товарищ рассказывал впечатляющую историю: сказал, что его друг рыбачил с острогой в прибое. А потом он увидел, как осьминог… прошел по берегу, словно человек, убил его друга и исчез в океане.

На самом деле ничего такого Ха раньше не слышала.

– И как погиб тот служитель?

– Изрезан до смерти бритвой. Таков был результат вскрытия. В итоге власти решили, что виноваты были охотившиеся за яйцами браконьеры, а не его сотоварищ. Что ту историю он придумал, чтобы спасти свою шкуру. Не захотел выдавать браконьеров, которые на самом деле это сделали, и рисковать, что они и за ним придут.

– Изрезан до смерти?

Эврим смотрел, как овалы черепашек плывут в яркой воде залива.

– Да. Более девяноста порезов на руках, лице, груди и голове. Аорта была рассечена.

Ха помогла автомонахам направить в море несколько черепашек, пытающихся вскарабкаться вверх по берегу. Наконец все малыши оказались в воде. Они неуклюже, по-детски гребли в освещенном солнцем прибое. Наблюдая за ними, Ха ощутила, как к ней возвращается умиротворение, так контрастирующее с предыдущей тьмой, ее столкновением с тем, как люди платят за их пребывание на островах, и ощущением глубокого отчуждения от остальных членов группы. Нет, не только от них – от всех живущих в этом мире. Ощущение, возникшее здесь во время экскурсии на Кондао в юности и оставшееся с ней на всю жизнь. Непрестанное ощущение своей отдельности. Она испытывала его и во время обучения в Оксфорде, где рассчитывала избавиться от всего, что оставила позади в этих местах.