Осьминог стоял: с полом соприкасались только концы его щупалец. Как и на прошлой видеозаписи, он принял позу «носферату»: высокий, с вертикально поднятой над головой мантией, с раскинутыми ногами и перепонкой. Поза угрозы. И, как в прошлый раз, осьминог – практически человеческого роста – был почти белым.
Осьминог начал прогонять по телу бегущие облака. Узоры начинались на мантии и спускались вниз между глаз к перепонке, где каждый символ на мгновение замирал, а потом растворялся, сменяясь новым, даже медленнее, чем на первой виденной Ха записи.
– Он хочет наладить коммуникацию, – произнесла Ха вслух. – Он пытается добиться у аппарата понимания. Смотрите, насколько преднамеренна эта последовательность.
– Да, – согласился Эврим. – Я вижу. Даже медленнее и четче, чем в прошлый раз.
– Он старается
Время от времени повторялся тот же символ:
Но было и много других символов. Ха постаралась зарисовать как можно большее количество.
Но что это?
– Направьте камеру ниже. Сфокусируйте позади осьминога. Медленно. Так. О боже!
Более мелкие осьминоги. Как минимум дюжина, ползающие по стенам и полу. Молодь: укороченные ноги, головы несоразмерно крупные. И позади них другие фигуры: еще двое взрослых, зависших на краю мутной картинки. Один был болезненно-белым – не жемчужным, как общающийся осьминог, а нездорово выцветшим, местами покрытый ржавыми пятнами. Двух щупальцев у него не хватало.
– Вот, – сказала Ха, – старик. Остальные, видимо, о нем заботятся…
– Семейная группа, – сказал Эврим. – Я насчитал как минимум шестнадцать…
Экран стал белым.
– Черт, – пробормотала Алтанцэцэг, и руки у нее дернулись, словно она обожглась. – Мы движемся. Назад и вверх ногами. Быстро.
Камера попыталась снова сфокусироваться. Наконец-то появилось макроизображение присосок на объективе.
– Подводный дрон снабжен слабым оборонным оружием. Электрическим зарядом. Я…
– Не надо! – хором воскликнули Эврим и Ха.
Присоски исчезли. Темная вода.
– Камера за пределами мертвого корабля, – объявила Алтанцэцэг.
Изображению резко вернулся фокус, успев поймать вытянутый силуэт стремительно удаляющегося осьминога. Описав широкую дугу, он нырнул в открытый люк корабля.
– Повреждений нет. Заряда достаточно. Вернемся. Найдем другой вход в мертвый корабль.
– Нет, – возразила Ха.
Вот тайна, в которую мы врываемся: одиночный нейрон не осознает своего существования. Зато ее осознает сеть из миллиардов бессознательных нейронов. Эти монады, живущие в мире без восприятия, становятся существом, которое воспринимает, думает и действует. Сознание заключается не в нейронах, а в сложной системе связности.
ИНДОНЕЗИЙЦА ЗВАЛИ БАКТИ, но все звали его Баки на том объединенном английском, на котором общались друг с другом.
Сон вызвался позаботиться о его теле. Эйко ему помогал. Они зашили безголовый труп в промасленный брезент, который им выдали охранники. Остальные отмыли барак от крови и кусков черепа Баки. Тряпки отправились в брезент к телу.
Едва рассвело, и на палубе было холодно. Онемевшими пальцами Эйко втыкал толстую иглу в искусственную ткань. Два раза он укололся, но, вытирая кровь о штаны, продолжал шить.
Охранники стояли неровным полукругом и смотрели. Одного из них аккуратно запаковали в черный мешок для трупов, который уже лежал у планшира. Методом исключения Эйко определил, что это Бьярт.
Как только Сон с Эйко зашили Баки в саван, двое охранников помогли перевалить труп за борт. С зашитым вместе с ним куском цепи тело утонуло сразу же, как попало в белые гребни волн.
Никто ничего не произнес на прощанье. Они просто посмотрели примерно на то место, где он упал. Место, отличающееся от остальной поверхности моря, словно дверь, за которую Баки шагнул. Однако «Морской волк» неумолимо плыл прочь, и это место было все труднее вспомнить. И в итоге остался просто океан, ничем не отличающийся от остального.
Охранники сбросили мешок с телом Бьярта. Когда он плюхнулся в воду, женщина по прозвищу Монах плюнула ему вслед. Остальные три охранника, несшие тело Бьярта, поступили так же.