– Похоже на легенду. И я не понимаю, какое отношение это имеет к тому, о чем мы говорим.
– Да, вы правы. Просто случайная ассоциация. И тот остров находится в Мраморном море. Сомневаюсь, что его видно отсюда.
– Сосредоточьтесь, Рустем. Не надо бродить по городу, размышляя о брошенных на каких-то островах собаках. Мы наняли вас для определенной работы.
– Да. Но я могу сосредотачиваться только ограниченное время. А в остальное время надо находить о чем думать.
– Ну, – она уже направилась на нижнюю палубу: паром качался и бился о старые шины давно умерших бензиновых машин, а механизм сходней с воем очнулся, – советую найти тему более позитивную, чем острова, полные загнанных и умирающих собак, или другие детские страшилки. Нам надо, чтобы вы были сосредоточенны.
– Вы не говорили, какой код я буду формировать к уязвимой точке. В какой-то момент мне нужно будет это знать.
– В какой-то момент, – сказала она, – но не сейчас. Сначала найдите вход.
Толпа у терминала в основном состояла из возвращающихся с покупками: пакеты у ног, пустые усталые лица потребителей, закончивших поиски того, чего им не хватало. Наверное, эти лица мало изменились с тех дней, когда покупки делались на открытых прилавках рыночных площадей или на крытых базарах. Большинство даже не обратили внимания на переменчивый абгланц сходящей с парома женщины. Только один мальчишка, держащийся за руку отца, ее увидел. С ужасом в глазах он спрятался за отца.
Рустем смотрел с борта на Каракей, где толпились чайки, слетевшиеся на брошенный кусок хлеба.
Он снова посмотрел на мальчика, стоящего с отцом на причале и щурящегося на что-то наверху, и уже забывшего про пугающиеся переливы сходящего по трапу абгланца.
– Вместо этого ты по-идиотски рискуешь, – произнес он вслух. – И влезаешь в игру, правил которой не знаешь.
Коммуникация – это общение. Когда мы общаемся с другими, мы вбираем в себя нечто от них и отдаем им нечто от себя.
Возможно, именно эта мысль заставляет нас страшиться встречи с не-человеческими культурами. Представление о том, что значит быть человеком, изменится – и мы потеряем равновесие.
Или наконец примем на себя ответственность за наши действия в этом мире.
35
– ТАК ОНИ ДРУГ С ДРУГОМ НЕ РАЗГОВАРИВАЮТ?
Камран стоял на балконе, надев темные очки из-за яркого солнца. На его белой футболке была прореха: шов у ворота разошелся.
– Дело не настолько плохо, но напряженность между Эвримом и Алтанцэцэг растет. Я это ощущаю.
– Думаю, все пройдет.
– Почему ты так решил?
– Вас там только трое, так что им придется с кем-то разговаривать. У тебя есть я, а у них обоих, насколько ты знаешь, ни с кем связи нет.
– Нет.
– Так что они помирятся. Им придется. Либо так, либо…
– Либо что?
– Либо поубивают друг друга. Или поделят остров между собой и потратят много лет на возведение каменной стены посередине.
– Ты сегодня в веселом настроении.
– Опять всю ночь сидел в лаборатории. Перепил кофе. Ну, ты знаешь.
– Есть прогресс?
– Возможно. Или я просто мучаю старшекурсников. Трудно сказать. Но расскажи мне про этот символ. Новый.
Ха нарисовала его на экранчике и поднесла к камере.
– Два полумесяца, развернутые наружу. Если бы я строила предположения, то сказала бы, что это означает дружбу, или единство, или символизирует племя, или что-то в этом роде. Если полумесяц – это сад, тогда это могут быть два осьминога, которые смотрят в разные стороны внутри круга, созданного их защитными садами.
– «Безопасность» или «дом»?
– Возможно, нечто в этой широкой категории.
– Но никаких идей насчет значения двух предыдущих знаков – более светлых?
– Да.
– Ты в тупике.
– Да.
– Так поговори об этом.
– Просто я почти не смогу продвинуться вперед. Даже за многие годы. А мне кажется, что у меня не будет многих лет, прежде чем…
– Давай, скажи вслух.
– …прежде чем у меня это отнимут. Передадут командам лингвистов, специалистов по семиотике, сотне разных ученых с их нейронно-сетевыми ассистентами. И это уже будет не мое исследование. Речь пойдет о вычислительных мощностях, картографировании системы. А еще я боюсь, что…
– Скажи мне.