Гора в море

– Все четыре года, когда мы там были, мы боролись с местными, посягающими на нашу территорию. Они постоянно браконьерски добывали рыбу, используя любые средства: остроги, цианид. Они даже убили нескольких каракатиц, которых мы изучали. Меня это злило. Они меня злили. Они разрушали все, что мы создавали, угрожали нашим экспериментам и моим животным. И что я по этому поводу предприняла? Разве я попыталась понять, что им нужно? Почему они делают то, что делают? Разве я установила связь с деревенскими старейшинами? Пробовала с ними поговорить? Пыталась добиться компромисса? Обратилась за советом к кому-то из нашей группы? Нет. Ничего этого я не сделала. Я была высокомерна. Я знала, что хорошо, а что плохо: то, что делала я, было хорошо, а то, что делали они, – плохо. Так что я установила скрытые камеры, засняла их браконьерство, собрала улики и передала властям.

– Так поступил бы любой.

– Нет, Камран. Только я. Многие пошли бы другим путем. Многие выбрали бы другие стратегии. Я добилась их ареста. Их уволокли, чтобы избивать, пытать.

– Твоей вины в этом нет – в избиениях и пытках.

– Нет, есть. Это из-за меня их забрали власти – и я знала, что над ними будут измываться. Я об этом даже не задумывалась. Мне было все равно: они угрожали моим каракатицам. Они – мои враги. Они были виноваты – и они мне мешали. Только это я и видела. Я не видела жителей той деревни. Не видела их отчаянного положения, не желала понять, что им просто необходимо рыбачить. И я не видела, что мне нужна помощь. Что мне нужно найти компромисс. Я видела только хорошее и плохое. И я сама толкнула рыбаков на то, что они сделали мне в отместку.

– Как ты можешь так говорить? В чем тут твоя вина?

– Бочка нейротоксина, вылитая с моторки ночью. Вот что я вызвала. Вот к чему привели мои решения. Гибель всего, что мне было дорого. Всех каракатиц, всех кладок. Всей популяции. А я пошла и спряталась в Стамбуле, у тебя, и стала писать книгу. Ушла в тот мир, который я там создала, с тобой. Решила, что больше никогда не смогу вести полевые исследования.

– Наше время в Стамбуле…

– Было мне необходимо, – прервала его Ха. – Все то время. Но потом мне представился этот шанс. То, что казалось задачей мечты. И я не стала присматриваться. Почему? Потому что продолжала лгать себе. Вот что привело меня сюда, в ловушку: ложь самой себе. Замкнутость, принятие решений в одиночку. И вот я опять в беде и никому не могу доверять. Почему? Потому что я не прилагала достаточно усилий, чтобы добиться доверия. Мне необходимо разорвать этот порочный круг, иначе снова случится то же самое. Мне надо прекратить убегать от людей, чья поддержка мне нужна. Мне нужна помощь.

– Я могу с кем-нибудь связаться.

Ха замерла:

– Правда?

– О чем ты? Конечно, могу.

– Ладно. Звони в полицию. Там, в Стамбуле. Звони немедленно. От этого зависит моя жизнь.

Камран встал.

– Сейчас, только найду терминал.

– Разве он не прямо перед тобой? Разве ты говоришь сейчас со мной не через него?

Камран шлепнул себя по лбу.

– Ну конечно!

– Ну, так свяжись через него с кем-нибудь. Моя жизнь в опасности. Звони прямо сейчас.

– Ладно. Сейчас. – Но Камран медлил. – Но поможет ли это?

– Почему? Твой звонок кого-то ведь должен насторожить, так?

– Я только что вспомнил, что мой терминал дает сбои. Я как раз собирался нести его в мастерскую.

– Ты несешь чушь, Камран. Ты ведь сейчас говоришь со мной со своего терминала!

– Я за тобой не успеваю.

– Да, конечно. Ты не можешь пойти со мной за край.

– Что?