Гордая птичка Воробышек

  Вот теперь он напрягается по-настоящему. Мышцы плеча каменеют под моими пальцами, спина разворачивается от медленного вздоха. Я тут же отпускаю его, отдергиваю руку от теплой ткани джемпера, вобравшей тепло его горячего тела, давая Илье возможность не чувствовать меня. Не сожалеть еще больше о сегодняшнем дне, о том, что коснулось его так неприятно и неожиданно.

  Тишина в комнате вязкая и плотная, почти как застывшие в воздухе туманной дымкой пыльные кристаллы воды. Она обтекает нас, оплетает, вьется невидимыми нитями, связывая руки и сковывая дыхание, выдавая с головой малейшие интонации голоса. Сейчас голоса Люкова, оцарапавшего эту тишину тихой хрипотцой.

  - Тогда как же нам быть, Воробышек?

  - Мы переночуем здесь. Ты и я. Ты сказал, что это не страшно.

  Он смотрит перед собой в чуть подернувшееся морозцем стекло, за которым в свете молодой луны застыл лес, проводит рукой по растрепавшимся на ветру волосам, с силой сжимая затылок.

  - Сказал. Но, ты же видишь, здесь только одна кровать...

  - Она... она широкая.

  - ... и одна напуганная девчонка.

  - Не одна, Люков, она с тобой.

  - Не думаю, что она захочет сегодня делить ее со мной.

  - Девчонка делила. Все это было уже, Илья. Просто еще одна ночь, просто еще одна комната. Просто отдых, так нужный и тебе и мне.

  Он поворачивается и отходит от окна. Подойдя к фигурному креслу, одиноко приткнувшемуся у стены, поднимает сброшенную было куртку. Возвращается за телефоном...

  - Илья... - кажется, я двигаюсь за ним, как тень.

  - Все нормально, Воробышек. Оставайся здесь и поспи, номер вполне уютный. Я буду рядом, обещаю. Переночую в машине, так что не переживай.

  Мне сложно признаться, но остаться одной, после чудесного вечера, что он подарил, равносильно оказаться выброшенной на берег рыбешкой, и, все же, мои страхи - ничто перед осознанием того, что он поступает неправильно. Что это не честно, что так нельзя, что это мне, а вовсе не Люкову, Бог знает сколько времени проведшему со мной, сейчас должно быть холодно и неуютно, и негде спать.

  Не знаю, надеюсь ли я на ответ - он ничего не должен мне, - и мой вопрос, взволнованный и как-то неожиданно по-женски прозвучавший - с досадой и разочарованием, - догоняет его у самых дверей:

  - Илья, почему?

  Почему ты бежишь от меня, когда столько времени был мне хорошим другом?

  И он отвечает тихо. Медленно отпустив ручку входной двери, повернувшись вполоборота, чтобы поднять на меня свои невозможно темные глаза.

  - Потому что я не смогу, птичка. Так, как было... Не смогу.

   Потому что даже человеческому участию и сочувствию отмерена мера.

  В тишине комнаты слова Ильи разбиваются о мое ожидание, словно о стену звонкое стекло, осыпая меня осколками. Он не сможет так, как было. Не сможет там, где я... После Игоря. Потому что знает, потому что видел...

  Я сдергиваю шапку и впиваюсь рукой в шарф, внезапно вонзившийся в шею тугой лентой, точно свернутое кольцом тело змеи. Мир сереет вокруг, и я выдыхаю ставшими вдруг непослушными губами:

  - Думаешь... Думаешь, я сама виновата, да? Сама спровоцировала Игоря на ненавистную мне близость? Сама захотела, чтобы меня вот так...

  -Что?.. О, Господи! Нет, Воробышек, - Люков шагает навстречу, но поздно, я уже трусливо пячусь назад, поменявшись в лице. - Конечно, нет!

  - Сама захотела быть послушной куклой - бездушной и неотзывчивой? Думаешь, сама?..

  Пальцы Ильи касаются моего плеча, но до стены два шага и расстояние вновь разделяет нас.

  - Думаешь, мне греет сердце понимание, что я, быть может, никогда... никогда не смогу нормально... ни с кем?

  - Нет, - твердо отвечает Люков, застыв на месте, - успокойся, птичка, я так не думаю. И никогда не стану думать, ты знаешь.

  - Нет, - я упрямо качаю головой. - Не знаю.

  - Знаешь, - осторожно настаивает парень, - иначе не подпустила бы к себе так близко. Воробышек, услышь меня, - он делает еще одну попытку приблизиться, и на этот раз я позволяю ему, - это не твоя вина, что тебе случилось встретить на своем пути ублюдка. Перестань корить себя, ты должна забыть все и жить дальше. Ты... замечательная девушка.

  - Не могу, - он так близко, что с моих губ, поднявшихся ему навстречу, срывается лишь шепот.

  - Сможешь. Близость может быть очень приятной, Воробышек, и когда-нибудь ты это узнаешь. Она может быть короткой и яркой, как вспышка, ни к чему не обязывающим удовольствием, а может быть очень желанной, опаляющей не только тело, но и душу. И всегда для близости нужно обоюдное желание, иначе близость превращается в ад...

  - Да. Для одного, я знаю.

  - Нет, - очень серьезно отвечает Люков, - для двоих, птичка.

  - Но, почему?

  - Потому что неразделенное желание - тоже мука, Воробышек, сильная, сродни неутоленной жажде. Сопротивляться ему очень больно. И чем желание сильнее, тем мука болезненней. Испив скупой глоток, ты только распалишь жажду больше, ничего не получив взамен. Ящер не получил то, что хотел, птичка. Ты смогла наказать его.