Гордость и Предубеждение

Элизабет слушала, удивлялась, сомневалась и с нетерпением ждала продолжения. Никакие другие темы, затронутые миссис Рейнольдс, не вызывали ее интереса. Та же отвлекалась и повествовала о сюжетах картин, сообщала размеры комнат и цену мебели, но тщетно, мистер Гардинер, которого позабавило наличие семейного предрассудка, способного объяснить ее чрезмерные похвалы хозяину, вскоре снова вернул ее к увлекательной теме, и она с прежним воодушевлением рассуждала о его многочисленных достоинствах, пока они все поднимались по парадной лестнице.

– Он лучший землевладелец и лучший из хозяев, которого когда-либо видел свет, – объясняла миссис Рейнольдс, – не то, что нынешние распущенные молодые люди, которые думают только о себе. Ни один из его арендаторов или слуг не упомянет его доброе имя без искренней благодарности. Некоторые люди называют его гордым, но уверяю вас, что никогда ничего подобного мне наблюдать не довелось. По моему мнению, это только потому, что он не столь многословен, как нынешние молодые люди.

– В каком благожелательном свете она его представляет! – подумала Элизабет.

– Этот прекрасный рассказ о нем, – шептала на ходу ее тетушка, – как-то не соответствует его поведению по отношению к нашему бедному другу.

– Возможно, мы были введены в заблуждение.

– Это маловероятно, источник наших сведений вызывал доверие.

Достигнув просторного вестибюля наверху, они прошли в великолепную гостиную, недавно обставленную с более заметным изяществом и легкостью, чем комнаты внизу, и их просветили, что это было сделано всего лишь для того, чтобы доставить удовольствие мисс Дарси, которой понравилась эта комната во время ее недавнего визита в Пемберли.

– Он, безусловно, хороший брат, – заключила Элизабет, направляясь к одному из окон.

Миссис Рейнольдс уже предвкушала завтрашний восторг мисс Дарси, когда она войдет в комнату.

– И с ним всегда так, – добавила она. – Все, что может порадовать его сестру, будет исполнено без промедления. Нет ничего, чего бы он не сделал для нее.

Картинная галерея и две или три спальни – вот и все, что оставалось осмотреть. В первой было много прекрасных картин, но Элизабет не слишком разбиралась в живописи, а из всего, что уже видела, ее заинтересовали рисунки мисс Дарси, выполненные пастелью, сюжеты которых были менее академичными и к тому же более понятными.

В галерее было много семейных портретов, но они мало чем могли заинтересовать постороннего. Элизабет продвигалась, выискивая единственное знакомое ей лицо. Наконец что-то привлекло ее внимание – и она увидела портрет, удивлявший поразительным сходством с мистером Дарси, именно с мягкой улыбкой на лице, какую она иногда замечала, когда он смотрел на нее. Она постояла несколько минут перед картиной, внимательно всматриваясь в нее, и потом вновь вернулась к ней, прежде чем они покинули галерею. Миссис Рейнольдс сообщила им, что портрет был написан еще при жизни его отца.

В этот момент в душе Элизабет определенно возникло чувство к оригиналу более нежное, чем то, что она испытывала в разгар их общения. Похвалы, высказанные в его адрес миссис Рейнольдс, невозможно было игнорировать. Какая похвала более ценна, чем похвала умного слуги? Похвала брату, землевладельцу, хозяину. Она задумалась, благополучие какого количества людей зависело от него! Скольких он мог наградить или наказать! Сколько добра или зла он мог принести! Каждая мысль, высказанная экономкой, была лестной для его характера, и, стоя перед портретом, как бы испытывая на себе его пристальный взгляд, она думала о нем с более глубоким чувством благодарности, чем когда-либо раньше. Ей вспомнилась его горячность, и обида от его суждений не выглядела теперь столь непростительной.

Наконец часть дома, доступная для публики, была осмотрена, они спустились вниз и попрощались с экономкой. Их тут же перепоручили садовнику, который уже поджидал их у дверей холла.

Когда они спускались к реке, Элизабет обернулась, чтобы в последний раз окинуть дом взглядом. Остановились и ее спутники, и пока дядя рассуждал о возможной дате его постройки, на дорожке, ведущей к конюшням, неожиданно появился хозяин собственной персоной.

Они находились в двадцати ярдах друг от друга, и его появление было настолько внезапным, что ей невозможно было сделать вид, что она его не заметила. Их взгляды встретились, и щеки обоих покрылись ярким румянцем. Он даже отпрянул и на мгновение как будто застыл от удивления, но сразу же взял себя в руки, подошел к гостям и заговорил с Элизабет если и не с абсолютным хладнокровием, то, по крайней мере, с отменной вежливостью.