Гордый кадетский корпус (СИ)

Слова в роли были немного другие, но и эти нашли горячий отклик в толпе внизу, и Белик почувствовал прилив сил. Он наступал на соперника, сверля его яростным взглядом, а когда Лина, заламывая руки, отбежала в сторону, чтобы освободить им место для боя, охотно выдернул из ножен потешный меч.

Он атаковал кадета, точнее, Бранио, со всей страстью благородного негодования, звон пошёл по амбару, восторженный рёв публики был ответом. Рарис так увлёкся, что менее опытного бойца просто пришпилил бы к стенке или спихнул в публику, но Бранио недаром лил пот в тренировочном зале. Белик не сразу понял, с каким искусством Марилев отражает его удары, чтобы не выдать подлинного превосходства, как грамотно уворачивается и при этом не позволяет поединку выходить за границу подмостков.

Однажды чуть не оскандалились, когда кадет слишком ловко парировав выпад Белика, едва не выбил меч из его руки. Крестьянская сила и сноровка помогли удержать оружие, но происшедшее изрядно отрезвило. Белик стал действовать осторожнее и не пропустил момент, когда Марилев отвёл свой меч в сторону и позволил клинку противника скользнуть к самой груди.

На мгновение Белик испугался, что ранит кадета, но тот уже падал навзничь и распростёрся со стоном на истоптанных досках помоста. Рарис горделиво выпрямился.

— О благородный господин! — воскликнула Лина, бросаясь к нему.

На мгновение показалось, что это происходит наяву, а не в пьесе, но Белик сумел взять себя в руки и произнести всё что далее следовало по роли. Прибежали отец и пастушок, представление пошло своим чередом. Тело Бранио, сражённого мечом мстителя, никому не мешало, потому что Марилев перед гибелью благополучно увёл схватку подальше от фонарей рампы.

Когда Белик произнёс последние слова и соединив руки влюблённой пары ушёл в относительно тихое и тёмное пространство за парусиной декорации, ему показалось, что никогда ещё не делал более тяжёлой работы. Коленки тряслись, по спине тёк пот, хотя внутри сарая так и не стало по-настоящему тепло, а в ушах звенели голоса и свой собственный почему-то тоже.

Лина и пастушок ещё пели довольной публике о своей великой любви, а Белик попытался тряпкой стереть с лица грим. Сейчас эта краска его раздражала. Марилев уже находился здесь и разговаривал о чём-то с Ирре, кажется, успокаивал, но повернулся поглядеть на товарища-актёра.

— Вероятно, это было ужасно, но по крайней мере мы не сбежали.

— Ты держался молодцом.

— А я думал то же самое про тебя. Полагаю, что опыт для обоих из нас оказался незабываемым.

Марилев оглянулся озабоченно на Ирре, потом шагнул к Белику и заговорил так, чтобы никто другой не смог его услышать. Кроме мальчика только комики стояли неподалёку, уже в гриме и костюмах, чтобы после душещипательной истории про любовь публика могла посмеяться.

— Белик, мы ведь оба неравнодушны к Лине. Я вижу, как ты смотришь на неё, да и сам наверняка выдаю себя с головой. Раньше это было неважно, потому что она была одинаково далека от нас обоих, и чувства могли вылиться только в безмолвное восхищение, но теперь случай свёл нас троих вместе.

— Да! — сказал Белик.

Внезапно исчезла уверенность, что Лина предпочитает его. Голос Марилева звучал так уверенно. Кадет продолжал, упрямо наклонив голову.

— Сражаясь там, на сцене, мы могли прирезать друг друга в порыве той страсти, которую возбудила в нас эта девушка. Да, мечи плохонькие, но они из настоящего железа.

— Ты хотел меня убить? — спросил Белик, чувствуя, что сейчас слова выговорить ещё труднее, чем на помосте в свете огней.

Марилев дворянин, и мог бы избежать наказания и потому, что он благородной крови и потому, что такое душегубство вполне удалось бы списать на случай. Оба впервые очутились на сцене, забыли обыденность, не поняли, что сжимают в руках почти настоящее оружие. Когда ещё судьба дала бы удачу так быстро и верно избавиться от соперника?

— Нет! — сказал Марилев. — Не хотел, но был момент, когда подумал, что один из нас вполне мог на это решиться. Это скверное дело и хотя сложилось так, что мы рискуем оказаться недругами, я этого не хочу.

— Я тоже!

Глаза кадета вспыхнули, он и ростом, как будто, стал выше, хотя, может быть, и прибавил за те месяцы, что оба учились магии.

— Давай договоримся не питать друг к другу зла, и пусть Лина сама выбирает, кто из нас ей по нраву.

Белик едва успел кивнуть благодарно, чувствуя в это мгновение такую глубокую приязнь к кадету, что готов был отойти в сторону и уступить прекрасную лицедейку ему, как она сама вышла из-за парусины. Сияя улыбкой, Лина бросилась к ним и принялась нахваливать и одного, и другого, да так искусно отдавала дань обоим, что Белик решил ни за что не отказываться от борьбы.