Гордый наш язык…

— Не в Истоминой дело, а в самих словах, — уже спокойнее объяснил Алексей. — Слова какие-то старорежимные: покровительство, протекция… Тьфу.

— А как же это теперь называется? Просветите, если не секрет.

— Ну, блат.

— Блат! Так ведь это еще хуже. И само слово хуже, и то, что оно обозначает, хуже.

Какая знаменательная смена декораций! Покровительство пришло в XVIII веке, протекция — порождение века XIX. Всесильный барин, способный покровительствовать таланту, влиятельный чиновник, умеющий составить протекцию начинающему, опустились до уровня мелкого мошенника, воровски устраивающего личные делишки — и не только в темных подворотнях: блат.

Неодобрение, которым встретило предшествующее нам поколение выражение по блату, удостоверяется и тем, что в популярных словарях оно не отмечалось вовсе (первое издание словаря С. И. Ожегова в 1949 году), и даже в фельетонах 30-х годов, уже открывших это явление мещанского быта, самого слова блат избегали. Но взгляните на последние издания того же словаря, выходящие в 80-е годы, на четырехтомный академический словарь. В них находим уже не сочетание по блату с пометой вульг. (вульгарное), но самостоятельное значение отдельного слова, имени существительного и значит — существующего: Блат — знакомство, связи, которые можно использовать в личных корыстных интересах: найти блат, по блату (незаконным способом).

За треть века смысл слова переменился, изменилась и точка отсчета в его значениях: уже не честный человек этим словом порицает жулика, а сам жулик оценивает «деловые» возможности окружающих его людей! Пытаясь навязать нам свой взгляд на мир, он выворачивает слово наизнанку, изменяя его оценочный смысл. Сегодня этому слову отказано в словарях в помете вульгарное. Встречая его в речи, мы уже не слышим за ним ни таинства языка посвященных, ни грубости воровского жаргона — то есть ни свойственного изначально этому слову значения укрыватель, ни характерного для него позднее значения взятка. Теперь слово блат — само по себе как выражение понятия, а не просто определение чего-то противозаконно-потаенного, хотя бы той же взятки.

Конечно, это попытка, но хотелось бы верить — еще не победа. Попытка смягчить, сгладить, притупить гражданское неприятие самого понятия — вот что содержится в изменении оценки вульгарного слова: уже не покровительство и даже не простые связи, а главный жизненный принцип кроется в понятии, овеществленном этим словом, принцип, распространению которого призван воспрепятствовать уголовный кодекс.

Эмоции разговорной речи мещан вообще довольно крепко повязаны интересом к воровскому жаргону, это настораживает. В привязанности к старым арго виден социальный вызов мещанина, который нагло выражает свое презрение к тем, кого почитает низшими. Он оторвал себе вещь, он кого-то подначил, он вызвонил и провернул дельце, он облапошил и потом заначил, но пока еще не погорел, не влип, не засыпался. Эти и сотни других малопочтенных ныне слов пришли из воровской речи прошлого века. В словаре Даля их нет (или даны они с пометой: «так говорят мазурики»), в словаре Ушакова кое-что появляется, но с пометами: фамильярно, вульгарно, новое из воровского арго. Современный же словарь снабжает их пометой просторечие. Словарь в своих показаниях всегда объективен, он сурово напоминает, насколько сегодня мы равнодушны к слову, позабыли происхождение, смысл его и значение.

Мещанин не просто привносит новое, переносное значение в слово, как это принято в русском языке, он ломает все законы движения смысла в нем. Он нахально совершает насилие, извлекая из слова вторичный смысл, низводя народное слово на уровень «вторсырья». Бедный — неимущий, в переносном смысле — несчастный, жалкий. Так употребит это слово каждый нормальный человек. Мещанин выворачивает его, и бедный для него — неразворотливый, тот, кто «не рубит».

Дешевый значит в переносном смысле ничтожный, пустой. Для мещанина же дешевый — это нечестный. Крепкий — по смыслу твердый, а в переносном значении — надежный, верный. Воровская речь надругалась и над этим словом, вывернув его наизнанку: крепкий — это слишком доверчивый. Каждое слово, перебирая и прицениваясь, метит шайка своим клеймом, вырывая его из связи значений, оскопляя образный смысл его, лишая потомства.