Горе невинным

– Просто мать производила на меня такое воздействие, – ответила девушка. – Теперь, знаете ли, я начинаю понимать, что была виновата сама. И мне кажется, что если б она прожила чуть дольше, если б я успела стать постарше, сделаться более уравновешенной, – мы самым интересным образом могли бы подружиться. И я была бы рада ее помощи и совету. Но… но пока на деле я едва могла переносить ее; потому что она заставляла меня чувствовать себя такой бестолковой, такой неразумной… Все, что я ни делала, заканчивалось неудачей… я сама понимала, что совершаю глупости. И что совершаю их потому, что хочу взбунтоваться, хочу доказать, что тоже являюсь личностью. A была я никем… точнее, жидкостью. Да, вот то самое слово, – промолвила Эстер. – То самое. Жидкостью, никогда не сохраняющей форму надолго. И просто примерявшей на себя черты… черты… черты людей, которыми я восхищалась. Понимаете ли, я решила, что если сбегу из дома в театральную труппу и затею там с кем-нибудь интрижку, то…

– То ощутите себя собой или хотя бы уж кем-то?

– Да, – сказала девушка. – Да, именно так. И конечно, я так явно вижу теперь, насколько глупо, по-детски вела себя… И вы, доктор Калгари, даже не представляете, насколько мне хотелось бы, чтобы мать была сейчас жива. Потому что судьба слишком нечестно обошлась с ней. Она столько сделала для всех нас, так много дала нам, а мы ничем не отплатили ей… И теперь уже слишком поздно.

Она умолкла и после недолгой паузы с обновленной энергией продолжила:

– Вот почему я решила перестать вести себя как глупая девчонка. И вы поможете мне в этом, правда?

– Я уже сказал, что сделаю все возможное, чтобы помочь вам.

Эстер торопливо – и очаровательно – улыбнулась ему.

– Расскажите мне, – попросил Артур, – что у вас происходит.

– То, что я и думала, – ответила она. – Мы все смотрим друг на друга, гадаем и ничего не знаем. Отец смотрит на Гвенду и думает, что та могла бы убить. Гвенда смотрит на отца и подозревает то же самое. Едва ли они теперь соберутся вступить в брак. Эта история испортила им всю перспективу. Тина предполагает, что каким-то образом с этой историей связан Микки. Не знаю почему, ведь в тот вечер его вообще не было в доме. Кирстен в душе обвиняет меня и пытается защитить невесть от чего. A Мэри – то есть моя старшая сестра, с которой вы не встречались, – Мэри считает, что это Кирстен убила мать.

– Так кто же, по вашему мнению, сделал это?

– По моему мнению? – В голосе Эстер прозвучало удивление.

– Да, по вашему, – произнес Калгари. – Я думаю, что оно достаточно важно.

Эстер развела руками и простонала:

– Не знаю… не знаю, что сказать. Я… ужасно так думать – боюсь всех. Ну, как будто за каждым знакомым лицом может обнаружиться совершенно другое… зловещее и незнакомое мне. Я не уверена даже в отце, и Кирстен все твердит мне, что я не должна никому верить – в том числе ей самой. Потом я смотрю на Мэри и ощущаю, что совершенно ничего не знаю про нее. Потом Гвенда – мне она всегда нравилась. Я была рада тому, что они с отцом собрались пожениться. Но теперь я больше не уверена в ней. Я воспринимаю ее как совершенно другого человека, жестокого и… и мстительного. Я больше не знаю, что представляют собой все остальные. Меня одолевает ужасное и безрадостное чувство.

– Да, – согласился Калгари, – я вполне могу представить его себе.

– Дом настолько переполнен отсутствием радости, – продолжила Эстер, – что я не могу избавиться от ощущения, что несчастлив и убийца. A это вообще никуда не годится… Как вы думаете, такое возможно?

– Наверное, возможно, – сказал Артур. – И все же я сомневаюсь – хотя, конечно, не знаток в подобных вопросах, – сомневаюсь, что убийца может быть подлинно несчастен.

– Но почему нет? Я бы сказала, что трудно придумать себе что-то худшее, чем память о совершенном убийстве.

– Да, – согласился Калгари, – такое воспоминание действительно ужасно, и поэтому убийца должен принадлежать к одной из двух людских разновидностей. Это либо человек, которому не страшно убить другого… человек из тех, кто говорит себе: «Конечно, жаль, что пришлось совершить подобный поступок, однако он был необходим для моего благополучия. В конце концов, это не моя вина. Мне просто пришлось – ну да, пришлось сделать это». Или же…

– Да? И какой же вы видите другую разновидность убийцы?

– Учтите: я просто догадываюсь, не более того, – но думаю, что если б вы принадлежали к той самой, другой разновидности убийцы, то не сумели бы жить, ощущая свое несчастье по поводу содеянного. Вы либо признались бы кому-нибудь, или же постарались бы переписать историю, так сказать, в своем вкусе. Возложить вину на кого-то другого, приговаривая: «Я никогда не сделала бы ничего подобного, если б не случилось то-то и то-то. На самом деле я не являюсь убийцей, потому что не намеревалась никого убивать. Так случилось, а значит, надо винить судьбу, а не себя». Вы хотя бы отчасти поняли, что я пытаюсь сказать?

– Да, – сказала девушка, – и, по-моему, это очень интересно. – Она прищурилась. – Попытаюсь подумать…