Гори огнем

И пока они ехали, бывший старший лейтенант Рабоче-Крестьянской Красной армии Иван Гуляев вспоминал начало зимы 1942-го и заснеженную деревню, где располагался особый отдел НКВД Второй Ударной армии с капитаном Полетаевым.

Многое с тех пор изменилось, а что-то — нет.

Но пить с тех пор он стал больше.

Он закрыл глаза и вспомнил белого червя на амвоне сгоревшей церкви.

* * *

Стихотворение-капитана РОА Дениса Фролова, опубликованное в газете «Заря» от 23 марта 1943 года

История! Ты, не спросив, взнесла нас
На гребень чудовищной злой волны.
Ты долго водила несчастных за нос,
И как же мы были тобой пьяны;

Но белое с синим сияет знамя,
И марш добровольцев отряд поет.
История снова играет с нами,
Так выиграем Родину у нее!

Глава шестая

Фролов и Бурматов опоздали на завтрак. Пришли в столовую опухшие, красноглазые и встревоженные, но, увидев Гуляева, облегченно выдохнули.

Иван уже сидел за столом и хмуро ковырялся ложкой в застывшей овсяной каше.

Лагерь просыпался. Вчерашние русские пленные, будущие пропагандисты РОА, — чистые, побритые, в новенькой немецкой форме — стояли в очереди за едой, им наваливали тарелку каши, вручали по два ломтика хлеба и кружку с горячим чаем. За окном медленно светало.

Фролов и Бурматов подсели с подносами к Гуляеву.

— Вы до утра, что ли, там зависали? — спросил он, не поздоровавшись.

— А ты где был? — спросил Фролов. — Кто-то стрелял, началась суматоха, нас просто выставили за дверь и велели убираться.

— В полицию забрали, — сказал Гуляев.

— Ого… — Бурматов почесал в затылке. — И что?

— Да ничего. Спросили, кто такой и откуда, да и отпустили.

Рассказывать обо всем, что произошло, ему не хотелось. Немного поели молча.

— Слушайте, — сказал он, чуть подумав. — А этого странного майора, Цвайгерта, больше не видели?

Оба замотали головами.

Иван ощущал тревогу. То самое чувство, когда ужасно хочется, чтобы все продолжалось как шло, но уже случилось нечто непоправимое, отчего жизнь больше не станет прежней. А ведь для этого он и пошел на сотрудничество; ему отчаянно хотелось, чтобы существование стало хотя бы немного более предсказуемым, чтобы был не только день сегодняшний, с попытками не опухнуть с голоду в лагере и не замерзнуть на деревянной кровати, но и хоть какое-то завтра.

Слово «завтра» теперь сулило мало хорошего.

В одиннадцать часов после строевой подготовки начались занятия по пропаганде. Гуляев вел политические курсы.

В учебном бараке собрались тридцать человек, те самые вчерашние красноармейцы, которым после этих курсов придется выступать в лагерях и вербовать пленных в ряды освободительной армии генерала Власова.

Слушатели курсов делились на «привилегированных» — бывших поваров, полицейских, переводчиков, хорошо накормленных и вполне довольных жизнью — и «доходяг», которые прошли все ужасы немецкого плена. Отличить их можно было по лицу, взгляду, походке. Но все — русские.

Простые русские парни, кто с широкими рязанскими скулами и носами картошкой, кто с кубанскими черными глазами, кто явно с Вологодчины или из-под Архангельска, они уселись за парты с тетрадками и готовились слушать Гуляева.

Совсем как в школе.

— Итак, — начал Гуляев, встав у доски. — На предыдущем занятии мы с вами говорили о том, почему Россия при Сталине не имеет никаких перспектив для развития. Давайте закрепим пройденное. Пономарев, расскажи, почему сталинская тирания чужда русскому народу?

Пономарев, низкорослый одутловатый парень с маленькими интеллигентными глазками, из «привилегированных», встал из-за парты и заговорил:

— Сталин отошел от ленинских принципов свободы и равенства, подменил диктатуру пролетариата на диктатуру личности. Уничтожил в России малейшие ростки свободы, пошел на преступный сговор с Британией… Помимо этого, русскому народу чужда сама идея азиатской диктатуры. Мы заслуживаем жить в свободной стране бок о бок с Европой…

— Верно, — сказал Гуляев. — Садись. Кто добавит?

Поднял руку Бабченков, пухловатый и обритый наголо курсант с кривым носом. Про него рассказывали, что на родине он числился погибшим.

— Скажи ты, Бабченков.

— Сталин отдал Россию во власть жидам.

Гуляев покачал головой: