Горячий камушек

В кабинете командовавшего участком капитана, на втором этаже, спокойный вечер превратился в форменный бедлам. Капитан, конечно, отправился домой, закончив работу, после того, как заключенные наверху получили свой ужин и вечерняя смена патрульных была отправлена на маршрут, и оставшийся в качестве командира лейтенант расслабился в преддверии того неторопливого спокойного периода дня, на который и рассчитывал Дортмундер. Лейтенант как раз проглядывал рапорты детективов, отыскивая скабрезные подробности, когда люди стали влетать один за другим в его кабинет.

Первый, правда, пока еще вошел спокойно. Это был дежурный по коммутатору. Он доложил:

— Сэр, телефоны отключились.

— О?! Надо звонить в телефонную компанию, чтобы они починили пронто, — сказал лейтенант. Он любил слово «пронто», которое давало ему ощущение, будто он — Син Коннери. Он протянул руку к аппарату, чтобы позвонить в телефонную компанию, но когда поднес трубку к уху, не услышал в ней ни звука.

Дежурный смотрел на него странно, и тогда он воскликнул:

— Ах! Ах, да, — и положил трубку на рычаг.

И в этот момент дежурный полисмен из радиорубки вбежал с растерянным видом и выпалил:

— Сэр, кто-то забивает помехами наш сигнал!

— Что?! — лейтенант слышал слова, но не осознавал их значения.

— Мы не можем передавать, — возмущался полисмен, — и не можем принимать передачи. Кто-то пристроил к нам генератор помех, я это точно знаю, у нас случалось такое на юге Тихого океана.

— Что-то сломалось, — сказал лейтенант. — Вот и все. — Он был обеспокоен, но будь он проклят, если покажет это. — Просто что-то сломалось, и все.

Где-то в здании раздался взрыв. Лейтенант вскочил.

— Боже мой! Что это?!

— Взрыв, сэр, — сказал дежурный с коммутатора.

Грохот повторился.

— Два взрыва, — сказал дежурный из радиорубки. — Сэр.

После третьего взрыва вбежал патрульный, крича:

— Бомба на улице!

Лейтенант сделал пару неуверенных движений.

— Революция, — пробормотал он. — Это революция. Они всегда сначала нападают на полицейские участки.

Другой патрульный ворвался с воплем:

— Слезоточивый газ на лестничной клетке, сэр! И кто-то взорвал лестницу между четвертым и пятым этажами!

— Мобилизоваться! — завопил лейтенант. — Звонить губернатору! Звонить мэру! — Он схватил телефон. — Алло! Алло! Тревога!

Еще один полисмен вбежал и прокричал:

— Сэр, на улице пожар!

— Что?! Что?!

— Бомба попала в припаркованную машину — она там горит!

— Бомба? Бомба! — лейтенант посмотрел на телефонную трубку, которую все время держал в руке, и вдруг отшвырнул ее так, как если бы у нее выросли зубы. — Вскрыть оружейную! — прокричал он. — Весь штатный состав на первый этаж, живо! Мне нужен доброволец, который пойдет с донесением через вражеские цепи!

— С донесением, сэр? К кому?

— К телефонной компании, к кому же еще? Я должен позвонить капитану!

Наверху, в блоке предварительного заключения, Келп надел легавым наручники и вставил кляпы. Чефвик, взяв со стола ключи от камер, открывал вторую камеру справа. Дортмундер и Гринвуд были начеку, с автоматами наготове, а шум и гам из остальных камер достиг уровня, близкого к аду кромешному.

Внутри камеры, которую открывал Чефвик, находился маленький, жилистый, грязный старик в черном плаще, коричневых брюках и серых теннисках. Его длинные волосы были серыми и косматыми, и такой же была его борода. Он взирал на Чефвика с видом человека, чьи самые сокровенные и несбыточные фантазии вдруг на глазах превращаются в реальность. Как завороженный, он повторял:

— Меня? Меня, ребятки?

Чефвик открыл дверь камеры, и Гринвуд, небрежно держа автомат в левой руке, направился прямо к задней стене, чуть оттеснив старика, который продолжал подмигивать всем и каждому и показывать на себя.

Боковые стены камеры были металлическими, передняя состояла из железных прутьев, но задняя, будучи внешней стеной здания, была каменная. Гринвуд встал на цыпочки, дотянулся почти до потолка и вытащил из стены маленький кусочек камня. Затем он запустил в углубление руку…

Келп и Дортмундер тем временем загнали трех полицейских в блок предварительного заключения и ожидали около второй справа камеры, пока выйдет Гринвуд, чтобы поместить затем туда полицейских.

Гринвуд, пальцы которого все еще шарили в тайничке, обернулся и поглядел на Дортмундера с какой-то совершенно стеклянной улыбкой.

Дортмундер подошел к двери камеры.

— В чем дело?

— Я не понима… — пальцы Гринвуда скребли стены тайника, как пауки. Снаружи приглушенно доносились разрывы детонаторов.

Дортмундер спросил:

— Его там нет?

Старик, поочередно заглядывая в лицо каждому, произнес:

— Я, ребятки?

Гринвуд поглядел на него с внезапным подозрением.

— Ты! Ты взял его?

Старик вдруг начал выглядеть не только растерянным, но и испуганным.

— Я? Я?

— Он не брал его, — сказал Дортмундер. — Погляди на него. Начать с того, что он не мог бы сюда дотянуться.

Гринвуд начал звереть.

— Кто, тогда? — сказал он. — Если не он, то кто?

— Вещь оставалась здесь почти два месяца, — сказал Дортмундер. Он повернулся к Келпу. — Вынь кляп у одного из них.

Келп вынул, и Дортмундер спросил полисмена: