– У моего мужа есть шпион в лагере Хэстена, который уверен, что датчанин собирается атаковать Грантакастер.
Грантакастер – столица нового датского короля Восточной Англии, и успешная атака могла бы принести Хэстену трон этой страны. Он определенно жаждал получить трон, и все донесения говорили, что Эорик – слабый правитель, но Альфред заключил договор с Гутрумом, предыдущим королем Восточной Англии, и согласился, что Уэссекс не будет вмешиваться в дела этого королевства. Поэтому, если амбиции Хэстена заключались в том, чтобы захватить трон Восточной Англии, зачем ему понадобилось задабривать Альфреда?
На самом деле Хэстен мечтал получить Уэссекс, но Феарнхэмм убедил его, что это гораздо труднее.
Потом я вспомнил один незанятый трон, и мне все стало ясно.
– Думаю, он больше заинтересован в Мерсии.
Этельфлэд поразмыслила и покачала головой:
– Он знает, что ему придется сражаться и с нами, и с Уэссексом, чтобы завоевать Мерсию. И шпион моего мужа уверен, что Хэстен нацелился на Восточную Англию.
– Посмотрим.
Этельфлэд заглянула в соседнюю комнату, где дети играли деревянными игрушками.
– Утред уже достаточно взрослый, чтобы ходить в церковь, – заметила она.
– Я не воспитываю из него христианина, – твердо ответил я.
Она улыбнулась, и на ее милом лице промелькнуло то озорное выражение, которое я помнил со времен ее детства.
– Дорогой господин Утред, – сказала Этельфлэд, – все еще плывущий против течения.
– А ты, госпожа? – спросил я, вспомнив, что она почти убежала с язычником-датчанином.
– Я дрейфую в лодке своего мужа, – вздохнула она.
Потом вошли слуги, чтобы проводить ее к Этельреду.
Тем временем Хэстен уже показался в виду городских стен.
Датчанин прибыл на «Драконе-мореплавателе» и поставил его на якорь у одного из гниющих причалов ниже по течению от моего дома.
Хэстена приветствовали Альфред и Этельред, оба в подбитых мехом плащах и бронзовых венцах.
Зазвучали рога, барабанщики выбили быстрый ритм, гулкость которого притушил дождь, намочивший кожу инструментов.
Хэстен, наверное по совету Виллибальда, не надел ни оружия, ни доспехов, хотя его длинная кожаная одежда выглядела достаточно толстой, чтобы выдержать удар меча. Его борода была заплетена в косы, связанные кожаными шнурками, и я клянусь, что в одной из этих кос он припрятал амулет в виде молота. Жена и два сына ярла предстали в одежде белого цвета – цвета покаяния. Они пошли босыми вместе с процессией, взобравшейся на лунденский холм.
Жену Хэстена звали Бранна, хотя в тот день ей дали новое, христианское имя. Маленькая, коренастая женщина, с беспокойными глазами, бегающими по сторонам, будто ожидала, что на нее нападет толпа, стоящая вдоль узких улиц. Меня удивила ее некрасивость. Хэстен был амбициозным человеком, страстно желавшим получить известность одного из величайших полководцев, и для такого человека внешность жены столь же важна, как великолепие его доспехов или богатство его сподвижников. Но Хэстен выбрал Бранну не из-за ее внешности. Он женился на ней из-за приданого, с которого начался его путь наверх.
Бранна звалась его женой, но, как я догадывался, не являлась компаньонкой ни в постели, ни в доме, ни где-либо еще. Хэстен охотно позволил ей креститься просто потому, что она была для него неважна. Хотя Альфред, с его возвышенным взглядом на брак, никогда бы не понял такого цинизма.
Что касается сыновей Хэстена, я сомневался, что он принимает их крещение всерьез. Как только они покинут Лунден, датчанин наверняка прикажет им забыть про эту церемонию. Дети легко меняют религию. Хорошо, что большинство из них, вырастая, в конце концов обретают здравый смысл.
Процессию возглавляли поющие монахи, за ними следовали дети с зелеными ветвями, за детьми – еще монахи, группа аббатов и епископов, потом Стеапа и пятьдесят человек королевской стражи, шагавшие сразу перед Альфредом и его гостями.
Альфред шел медленно, ему явно нездоровилось, но он отказался ехать в повозке.
Его старый экипаж, который я бросил в канаве возле Феарнхэмма, починили, но Альфред настоял на том, чтобы идти пешком, потому что ему нравилось унижаться перед своим Богом. Иногда король опирался на Этельреда, и тогда они с зятем на пару болезненно хромали вверх по холму. Этельфлэд двигалась в шаге позади мужа, а за ней и за Хэстеном следовали посланники из валлийских земель и Франкии – они проделали немалый путь, чтобы стать свидетелями чуда обращения датчан.
Хэстен замялся, прежде чем войти в церковь. Подозреваю, он считал, что это вполне может оказаться засадой. Альфред приободрил его, и датчане робко шагнули внутрь, где не нашли ничего угрожающего, кроме стада монахов в черных рясах.
В церкви было очень тесно. Я не хотел идти внутрь, но посланец Альфреда настаивал на моем присутствии. Пришлось подчиниться: я протиснулся в дальний угол и, наблюдая, как от высоких свечей поднимается дым, слушал пение монахов – временами оно тонуло в шуме дождя, который колотил по тростниковой крыше.