Горящая земля

– И почему? Потому что ты и я продолжаем заботиться о безопасности его королевства, ты и я! Если Уэссекс живет, мой друг, то лишь потому, что ирландский коротышка и язычник из Нортумбрии поддерживают в нем жизнь! А они про это забыли!

– Коротышка? – улыбаясь, повторил Финан.

– Посмотри на свой рост.

Мне нравилось дразнить его подобным образом – он был невысок, – хотя внешность Финана обманчива, потому что он управлялся с мечом с удивительной быстротой.

– Надеюсь, их Бог проклянет их проклятое королевство, – выплюнул я.

Потом подошел к сундуку, стоявшему в углу комнаты, открыл его, пошарил внутри, нашел сверток и принес Скади.

Я почувствовал острую боль, прикоснувшись к кожаному свертку, потому что эти вещи принадлежали Гизеле.

– Прочти их, – сказал я, бросив ей сверток.

Она развернула ольховые палочки. Их было две дюжины, не длиннее предплечья человека, отполированные пчелиным воском до идеального блеска.

Финан перекрестился при виде языческой магии, но я научился доверять рунным палочкам. Скади взяла их одной рукой, слегка приподняла, закрыла глаза и выпустила. Палочки застучали на полу, и она наклонилась, чтобы прочитать их послание.

– Она не увидит там свою смерть, – тихо напомнил мне Финан, намекая на то, что я не должен доверять ее толкованию.

– Мы все умрем, – сказала Скади, – и палочки не говорят обо мне.

– А что они говорят? – спросил я.

Она уставилась на узор.

– Я вижу крепость, – в конце концов произнесла она, – и вижу воду. Серую воду.

– Серую?

– Серую, господин. – То был первый раз, когда она назвала меня господином. – Серую, как гримтурсены[6], – добавила датчанка, и я понял, что Скади имеет в виду север у ледяного мира, где эти великаны шествуют по свету.

– А крепость? – уточнил я.

– Она горит, господин. Она горит, горит и горит. Песок на берегу черный от пепла.

Я дал ей знак поднять рунные палочки и вышел на террасу.

Была еще середина ночи, и небо, затянутое черными тучами, сыпало мелким дождем. Я прислушался к шуму воды, прорывающейся между сваями старого моста, и подумал о Стиорре, своей дочери.

– Серая? – спросил Финан, присоединяясь ко мне.

– Это означает север, – пояснил я, – и Беббанбург на севере, и южный ветер принесет его пепел на пески Линдисфарены.

– Север, – тихо повторил Финан.

– Скажи людям, что у них есть выбор. Они могут уйти и служить Альфреду или могут отправиться со мной. У тебя тоже есть такой выбор.

– Ты знаешь, как я поступлю.

– И я хочу, чтобы «Сеолфервулф» был готов к рассвету.

* * *

Со мной отправились сорок три человека, остальные выбрали Лунден. Сорок три воина, двадцать шесть их жен, пять шлюх, груда детей и шестнадцать гончих. Я хотел взять своих лошадей, особенно Смоку, но судно не было оборудовано деревянными рамами, которые во время плавания удерживают верховых, чтобы те были в безопасности, поэтому похлопал коня по носу и почувствовал печаль оттого, что бросаю его.

Скади взошла на борт, потому что Лунден означал для нее смерть.

Я сложил свою кольчугу, оружие, шлем, щит и сундук с сокровищем в маленьком пространстве под рулевой площадкой и увидел, что Скади сунула туда же свой маленький сверток с одеждой.

У нас не было полной команды, но на гребцовых скамьях заняли места умелые люди.

Занимался рассвет, когда я приказал, чтобы на носу водрузили волчью голову. Эту вырезанную из дерева голову с ощеренной пастью мы хранили под носовой площадкой и демонстрировали только тогда, когда находились в чужих водах. Угрожать домашним духам дерзким драконом, скалящимся волком или вырезанным вороном означало рисковать навлечь неудачу, но теперь меня лишили дома, поэтому я позволил волку бросить вызов духам Лундена.

Альфред послал стражу к моему дому, и, хотя эти облаченные в кольчуги воины могли видеть нас в доке рядом с террасой, ни один из них не вмешался, когда мы отвязали причальные канаты и направили «Сеолфервулфа» в сильное течение Темеза.

Я повернулся и наблюдал за городом, лежащим под грязным дымом.

– Весла вверх! – крикнул Финан, и двадцать одна лопасть весла поднялась над грязной рекой. – И вниз! – скомандовал Финан, и судно устремилось вперед, навстречу рассвету.

Больше у меня не было господина. Я стал изгоем. Я обрел свободу. Я выбрал путь викинга.

* * *

Это весело – рассекать волны. Меня все еще держала в плену смерть Гизелы, но выход в море снова принес надежду. Небольшую надежду.

Направлять судно по серым волнам, наблюдать, как волчья голова ныряет с гребня и вздымается со взрывом белой пены, чувствовать ветер и холод, видеть парус, тугой, как живот беременной женщины, слышать, как шипит море у корпуса корабля, ощущать дрожь рулевого весла в руке, словно само биение сердца судна, – все это дарует веселье.

Пять лет я не водил корабль дальше широких вод устья Темеза. Как только мы миновали предательские отмели у Фугхелнесса и смогли повернуть на север, я поднял парус, приказал втянуть длинные весла и позволил «Сеолфервулфу» побегать на свободе.