Читаем Горящий рукав (Проза жизни) полностью

«Гроб с глазетом». «И с клозетом?» Добавка неудачная. Тут — проиграл. Но — сразился.

«Что такое, ё-мое? Не принять ли мумие?» — бормочу я, когда неможется, и многие уже взяли у меня эту усмешку в долг и защищаются ею. Слова защищают тебя, как частокол. И частокол этот сделан из несчастий.

«Подвижен, как ртуть, и так же ядовит» — и враг уже «тянет» лишь на насмешку, а на большее уж никак!

«Сколько злобы в этом маленьком тельце!..» — после этого врага уже можно упаковывать в спичечный коробок!

«Формально все нормально» — фраза эта позволяет не унывать, в любых обстоятельствах.

«Все сбывается. Даже оговорки».

«Решил поднять семью на недосягаемую для себя высоту!»

Если я упускаю что-то, что считается у других очень важным (а такое случается почти всегда), я формулирую так: «Знает любой дурак — но я не дурак и поэтому, видимо, не знаю».

Когда я терплю поражение там, где успеха добиваются все кому не лень, я утешаю себя: «Единственное, не оставляющее в жизни и искусстве следов, — это среднее. Мне оно ни к чему».

Когда происходит что-то ужасное, говорю: «Даже воротник его поседел от ужаса!»

Прелесть мира побеждает. И уж точно — в словах.

На пыльной вывеске «Следственный отдел» написано чьим-то пальцем: «Ура!»


И, конечно, главный твой противник — ты сам. Вот с кем действительно много надо работать!

«Все проблемы возникают из-за ошибок. Если тебе вдруг начинает казаться, что все плохо и все вокруг негодяи, это лишь значит, что ты основательно сбился с пути».

После очередного обмана успокаиваю себя: «Трудно, что ли, обойти вокруг пальца, если человеку это приятно?»

«Надеешься — будут выданы золотые кирпичи? Никогда не будут выданы! Строй так!»

«К сожалению, не могу с вами драться, потому что слишком шикарно одет».

«Я запутался!» — «Так распутайся! Моральные изменения, в отличие от физических, могут произойти за долю секунды!»

«То и дело ловил на ней мои взгляды».

«Давно уже надо было это потерять!»

«В просьбе моей прошу отказать».


Но и радость, конечно, не отпускай:

«Вьюга помыла окна».

«Не понимаю, но одобряю».

«С десяти до одиннадцати я тебя жадно жду!»

«Дед, а дед. Тет-а-тет?»

«Единственное, что огорчает... забыл что».

«Визитер-бузотер».

«Успеваем!»

«Побывал в ста семнадцати странах мира, включая несуществующие».

«Подошел к длинной очереди, демократично встал вторым».

«Да. Я избалован, но исключительно самим собой».

«Ну что? Отведаем жути?»

«Вместо кофе с молоком принесли кофе с молотком».

«Я, конечно, был убит, но виду не подал».

«— Работать! Работать! — стучал кулаком. Вино в бокале морщилось».

«Я тут должен стремительно пойти в гору — поэтому покидаю вас».

Через такой частокол заостренных слов никакая невзгода не проникнет!.. Ну а если и проникнет — сделаю из нее чучело, на свой вкус!


Репутацией умельца, который со своим ловким инструментом поправит все, я дорожу. Очень. Но — естественно, это «налагает»... И когда я, приустав, пытаюсь пожаловаться, мне кричат хором: «Уж ты-то молчи!»

КРАСАВИЦА И ВЕРБЛЮД

Есть такой старый анекдот. Путник пробирается через пустыню, изнемогая. Изнемогает он не столько без воды, сколько без женщины. Такой путник. Но женщин там не видать. Взобравшись на очередной бархан, он в очередной раз никакой женщины, даже самой захудалой, не видит — стоит лишь облезлый старый верблюд. Но путник уже и на это согласен — пытается пристроиться к верблюду, но животное тут же отходит. Он опять доползает до верблюда, пытается овладеть им — но тот снова равнодушно отходит! Он настигает его в третий раз — и в третий раз верблюд удаляется, абсолютно равнодушный к его страсти! Путник в отчаянии. Вдруг сзади кто-то кладет руку на плечо. Он оборачивается — и с досадой видит обнаженную женщину. «Путник! Скажи мне, что хочешь ты, — я исполню любое твое желание!» «Подержи верблюда, дура!» — орет он.

Жизнь устроена так, что постепенно охота на женщин сменяется охотой на верблюдов. Верблюды важней. И держатся значительней. Горделивей! Их скорбная осанка сразу наводит на мысли о долге, служении, гражданском сознании. Что — женщина? Лишь красота — и страсть. В дни, когда Отечество в очередной раз в опасности, разве достойно думать о них? А верблюд своим размеренным шагом приведет нас туда, куда следует, где нам плохо, безводно, но зато мы исполним свой долг — долг перед верблюдом!

В юности я умел с этим управляться, за верблюдами различал и красавиц и не путал одно с другим. Умел отстать от толпы, догоняющей верблюда, и спросить у красавицы, как зовут. При этом меня считали недотепой. Такого верблюда удалось догнать!.. а меня опять не оказалось в списке участников. Я втайне был горд, особенно тем, что удавалось числиться несмышленышем, не добившимся ничего. У меня был свой счет — но тайный, и я был доволен вполне... Не поймите меня слишком узко.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза