Горящий рукав (Проза жизни)

Вова Арро, устав от тяжелого бремени председательства, а также обидевшись на некоторых ближайших сподвижников, вдруг начавших цепляться к нему по мелочам, решил до окончания второго срока сложить с себя высокие полномочия, которые были завоеваны нами с таким трудом и таким восторгом совсем, казалось, недавно, и вот... он собрал в редакции «Звезды» наиболее авторитетных коллег, и после короткого совещания осталась одна кандидатура — Чулаки. Сначала боялись идти к нему из-за его сложного характера, готовясь к трудным пространным разговорам. Но Чулаки даже не стал слушать никаких разъяснений, почти сразу же глухим своим голосом сказал: «Да» — и умолк, видимо, считая всякие разъяснения излишними. Гонцы ушли озадаченные. Вроде ради этого самого и приходили, но все равно он сумел озадачить их.

Вскоре в шикарном председательском кабинете писательского дома произошла передача полномочий. Взволнованный Арро, с благословления своего совета, поздравил Чулаки с новой ответственной должностью. Чулаки казался гораздо менее взволнованным, чем Арро, и произнес лишь самые необходимые слова, причем без всякого выражения, после чего умолк, не ощущая при этом никакого дискомфорта. Члены совета ждали от этого акта значительно большего и озадаченно переглядывались: «Все? А как же?..» А вот так! Новый начальник их явно больше не задерживал, более того — казалось, забыл о них! Арро все-таки задержался, не веря в происходящее... ну не может так быть! Все-таки он отдал должность, которая так много значила для него — и для всего Союза писателей! Сколько бурных собраний, сколько интриг и вражды — и совсем новую удалось создать жизнь... надо же что-то сказать друг другу душевное? Чулаки явно не склонен был к излияниям — он сидел молча и невозмутимо.

— Слушай, Миша... можно мне позвонить? — произнес единственное, что пришло в голову, Арро, сидя в кабинете, который еще четверть часа назад был его. Чулаки не ответил и не кивнул и вовсе не реагировал, словно в комнате он был один. Арро вышел в отчаянии и, как нормальный человек, сильно тогда напился, столкнувшись с одной из неразрешимых загадок: кому же он отдал власть?

Примерно так же обошелся Чулаки и с остальными: с времен борьбы с силами реакции осталась привычка к бурному общению и эмоциям, кабинет при Арро гудел. Теперь некоторые еще залетали по привычке туда, бурно «взрывались» — но, встретив отрешенный взгляд нового хозяина, осекались. В конце концов кто-то, не выдержав, сказал, что за время перестройки и борьбы они привыкли тут к коллегиальному принятию решений — собирается ли Чулаки продолжать в этом духе? «Нет», — после долгой, мучительной паузы последовал ответ, без каких-либо разъяснений и эмоций. Кончилась прежняя вольница, эпохи бури и натиска, началось... что?

Я, например, не получил никаких разъяснений по поводу своего пребывания в совете. Не получил — значит, отдыхай! Но так было и со всеми, кого я спрашивал. «Молчит!» Но, видимо, правит? Какие-то процессы, несомненно, проходили в сознании Чулаки, но нам об этом знать было не дано. А ведь выдвигали его на этот пост именно благодаря репутации абсолютного демократа, никакие побочные мотивы не искажали его образ. Да и что могло исказить? Никаких побочных моментов. Да откуда было и взяться им?