Горящий рукав (Проза жизни)

Самое главное, что на расстоянии Чулаки таким и являлся, был знаменит в городе именно своей непримиримостью ко всему прежнему... хотя именно тогда был пик его литературной известности и публикаций... но все это аргументы для колеблющихся, а Чулаки не колебался и был поэтому одной из самых значимых в городе политических фигур. «Большое видится на расстоянье». Помню его на расстоянии, на трибуне политического диспута, которые происходили тогда повсюду и где Чулаки буквально царил над взволнованным залом. Его манера говорить холодно и безжизненно воспринималась здесь как вынужденная необходимость, бесстрашное и презрительное отношение к врагу, который иного и не заслуживает. Настроение тогда у всех было таким, и Чулаки демонстрировал его с трибун, и это было как раз то, что тогда было востребовано. Он это мог. Например, я не представляю себя разговаривающим с человеком столь презрительно и высокомерно — уж не знаю, что тот должен для этого совершить. Не могу! Чулаки для «правильного тона» было достаточно лишь политической окраски противника. Уже враг! Поэтому Чулаки политик. А я — нет. На том диспуте, помнится, врагом был один из прежних руководителей города Большаков, чья обаятельная, дружелюбная манера общения воспринималась всеми как слабость (ага, боятся!). И хотя Большаков тогда набрал чуть больше голосов из зала, все равно у нас всех осталось впечатление, что Чулаки обвинял, а Большаков оправдывался. Наша берет! Вблизи же мерещится совсем другое. И видимо, это закономерно. Не часто, но я оказывался вдруг близко с яркими политиками, например с Собчаком. До этого я любовался им в телевизоре, а тут растерялся и понял, что образ ближний абсолютно не важен для них, главное, как они смотрятся на трибуне. Есть тут даже что-то взаимоисключающее: кто тратит силы на общение вблизи, не соберет их для публичного выступления. Поэтому не смотрите на политиков вблизи — они не для того существуют!

Когда я увидел Чулаки вблизи, оказалось, что его общение с единомышленниками столь же холодно, как с врагом. Но тогда это казалось неважным, главным было — подавить многочисленных противников, и Мише это блестяще удавалось. А с единомышленником-то что сделается? Единомышленник — он единомышленник и есть. Мне уже тогда показалось, что больше его интересовали враги, чем друзья. Главное — иметь великих врагов, а друзья как-то его не интересовали. Были ли они у него? В основном — животные. Он подбирал бездомных котов, нес домой, и соседи по большой коммуналке неоднократно на него наезжали, жалуясь на запах. Но вряд ли принципиальный Чулаки пожертвовал хотя бы одним котом. Жил он, как я знал, в большой квартире на улице Рубинштейна, населенной бывшими родственниками, превратившимися в соседей. Как рассказывала жена Чулаки, жили там и жуткие алкаши, делающие жизнь вовсе невыносимой. Наверное, можно было с ними пить и дружить — но это уже из другой оперы, к Мише не относящейся. Он и с людьми вполне приятными не очень-то дружил, не видя необходимости. Помню, возникла какая-то оказия, когда можно было выменять его комнату в коммуналке на отдельную квартиру, причем доплату делал город, но для этого надо было пойти к какому-то чиновнику. Миша счел это унизительным. Я в такой ситуации наверняка бы засуетился, стал горячо этому человеку помогать — не важно, какой он партии и где служит. Он человек! И пытается сделать тебе доброе — как же иначе, как не по-доброму можно с ним? Вот потому я не политик. Люблю всех, у кого есть душа. Но Миша был не таков. Для него преобладал весьма важный мотив: губернатор Яковлев пришел на смену демократу Собчаку путем хитрой игры, затеянной Ельциным, мастером таких игр. Чулаки принципиально не брал из рук Яковлева ничего, даже на нужды Союза писателей. Чулаки, безусловно, вызывает уважение. Он был последней крупной политической фигурой среди писателей. Никто из нас теперь на это звание даже не претендует. Тем более, упаси бог, я.

Писатель, на мой взгляд, не может любить лишь желтых. Или зеленых. Тогда он просто нанятой специалист. И Муза Миши Чулаки была свободной. Помню, как восхитил меня его роман «Тенор» — о веселом, успешном и циничном обладателе замечательного голоса. В романе не было ни грамма осуждения, лишь скрупулезная разработка героя — мы видели его со всех сторон. И четкого разрешения главного конфликта, как и в реальной жизни, нет. Если бы герой был душевно щедрее, не использовал бы всех окружающих, в том числе женщин, как слуг — не сгубил ли бы он свой замечательный голос, требующий постоянного и бережного ухода, не сорвал бы его? Очень может быть. Хорошее порой нуждается в жесткой упаковке.