Горящий рукав (Проза жизни)

Однажды меня пригласили на какую-то московскую конференцию, где раздавали какие-то даже знаки отличия... и где я мог наконец отличиться. «Настигший верблюда»! Гордый силуэт, выполненный из серебра, из золота, а лучший — из платины! И я открыл уже рот, чтобы тут же отказаться от этого, — даже исполненный из шоколада, был мне этот знак ни к чему! На хрен мне это нужно! Мне в эти дни, наоборот, надо ехать в Москву, забрать книгу из издательства и, любуясь ею, отвести штук сто в Петербург. Как же я могу совместить это с ненужной поездкой в Москву на ту же конференцию?! Или — могу?

С вокзала, отчасти еще во сне, я увлечен был толпой на конференцию и просидел там тупо полдня. Меня даже выбрали в счетную комиссию! Огромный успех — тем более для новичка, который только лишь сообразил принять в этом участие!

Опомнился я лишь в перерыв. Мы выбрались из Дворца заседаний и стояли, бодро разговаривая, на скругленном углу. Главное — распределение знаков отличия должно было произойти как раз после перерыва — и мне было доверено счесть, сколько голосов соберут главные претенденты!

«Ну... пошел!» — скомандовал себе я. Было непросто. Удалиться от толпы просто так — значило обрести репутацию отщепенца навсегда... а может быть, мне еще раз понадобится это дело? И я, сделав успокаивающий жест, перешел перекресток наискосок — в местный универмаг, выполненный, как и наш Дворец заседаний, в стиле конструктивизма. Это не было дезертирством — интересоваться промтоварами в те года было допустимо, не вызывало отторжения. Но второй каскад был исполнен мной в сугубо индивидуальной манере. Реакция была, но опять же, что самое главное, не враждебная, скорей снисходительно-добродушная: «От этого что еще ждать?» Я вышел из универмага, сосредоточенно записывая что-то в блокнот, и, как бы забыв о коллегах и заседании, медленно удалялся... главное — я и действительно забыл о них, что помогло мне быть абсолютно естественным. Публика веселилась. «Этот Попов!.. спорим — даже забыл, в каком городе он сейчас находится!» — «Да что там! В какой стране!» — «На какой планете!» Народ ликовал! Им-то достанутся значки с верблюдом, а «этому» нет! Заблудившись, я шел точно на цель — а они ликовали, хотя их значки с той поры давно уже заржавели, оказавшись вовсе не из платины, — а книга моя, «случайно привезенная» тогда из издательства, и сейчас жива! Слухи о моей непрактичности усиленно мной поддерживались: пусть считают меня самым худшим в мире охотником за верблюдами, меня это устраивает! Не будут бояться!

А «красавиц», приносящих истинное и глубокое удовлетворение, давно за верблюдами перестали замечать, и я этим пользуюсь! «Двойная игра» требует конспирации, тщательно скрываемых правил. Но уже настала пора некоторые из них рассекретить. Благодаря им я дожил до своих лет, не изменив себе и занимаясь только любимым делом. Тайные правила никто не видит, их «не бомбят», тебя не преследуют, не ломают через колено, ты никому не конкурент. На «общей поверхности» ты только жалкий отросток, неумеха, худший из лучших... Иногда, для подтверждения моей низкой репутации, я даже «выхожу на верблюдов», потешить всех... А все мое ликование — внутри! И некоторые свои тайные правила рискну все же открыть.

Первое: держать несчастья отдельно! Если, скажем, тебе надо перейти улицу от одного несчастья к другому — за время перехода улицы ты обязан возродиться полностью. И войти ко второму несчастью таким бодрым, словно ты с пляжа и никакого несчастья пока не знал. Тогда хватит сил. Чаще всего несчастья и не связаны между собой — и дать им соединиться, замкнуть кольцо — смертельная ошибка.

Понимаю, что появиться с улыбкой через минуту после того, как ты был раздавлен, несчастен, — как-то не по-нашему: это покажется бессердечием, прежде всего по отношению к самому себе... Поэтому я и держал это правило в тайне; в первом месте не говорил, куда я иду, во втором — откуда пришел. Пусть все думают, что мне легко — хотя бы, по крайней мере, вдвое против того, что мне положено. Я и сам в это поверю.

И уж точно несчастья надо держать отдельно от счастья! Иначе вместо черной и белой краски получится бурая.

Холодность? Эгоизм? Расчет? Цинизм? Самозащита. Но — вода камень точит. Как-то незаметно притворство стало привычным, потом — и главным. И я уже притворялся, и даже врал себе, что «охочусь за женщинами», перейдя на верблюдов!