Горящий рукав (Проза жизни)

Чулаки даже из смерти своей сотворил шедевр, неразрешимый и трагический, как он сам. В журнале «Нева» сразу после гибели Чулаки обнаружился рассказ, который он принес незадолго до этого и который как-то комментировал его смерть... или, наоборот, делал ее еще более непонятной? Близкие знакомые его, которых он удостаивал разговоров по телефону, знали, что у него рак, но никто из них не мог сказать — связана ли его загадочная смерть с этим?

В списке смертей, который, увы, становится все более длинным, смерть Чулаки самая загадочная, самая магнетическая, притягивающая самое острое сострадание и интерес. Что и требуется от писателя.

Смерть Чулаки совпала (может, и не случайно?) с концом эпохи политических надежд. Он был воплощением той эпохи и выпил ее до дна. При нем казалось еще, что возвращение наших людей во власть возможно. Губернатор Яковлев демонстративно отстранился от принятой при Собчаке симпатии власти к демократическим силам и сразу же показал, что для него все равны — коммунисты и антикоммунисты; все они жители города, и он обязан заботиться о всех. Тогда это был шок. Двадцать лет мы наступали и вроде бы победили... и вдруг — «два шага назад»? Да нет — значительно больше, чем два!

Но у Яковлева были еще противники, причем довольно высокого ранга. Как вы знаете — самого высокого: сотрудник администрации Собчака стал президентом и вряд ли теперь относился к победителю Собчака с большой симпатией. Поэтому оппозиция; чутко уловившая эти веяния, росла и крепла. Было ясно, что победа за ней. Многие газеты города, причем самые лучшие, терзали Яковлева, высмеивали его внешнюю простоватость, привычку «светиться» на экране при открытии разных промышленных объектов — что за фигура после элегантного Собчака? И с чего бы им не быть смелыми, если даже представитель президента в городе явно был на их стороне?

И на пике очередных надежд, совпавших с правлением Чулаки, Миша имел на кого опереться: тогда критики губернатора были в силе и в цене. Разные могущественные структуры и партии поддерживали Чулаки и руководимый им Союз писателей — именно такой, независимый, оппозиционный, он и ценился тогда (я имею в виду и руководителя, и сам Союз).

И вот — очередная революция победила. Постылый губернатор Яковлев ушел. Но бывшая оппозиция, победив, мало что изменила в свергнутой идеологии, разве что еще больше усовершенствовала ее, и вовсе не вернула руль демократам, она их использовала лишь временно, для борьбы, а потом снова отправила «в долгий ящик»: никого из защитников Белого дома и Мариинского дворца по телевизору не видать. Но момент предвкушения победы над очередным «супостатом» был упоителен — и Чулаки вместе со многими успел вдохнуть это полной грудью. И успел также почувствовать, как кислород этот превращается в углекислый газ. Не это ли предрешило его гибель? Но ему было что вдыхать.

Теперешняя власть никому не мешает. Она вежлива и аккуратна. И наверное, похожа на власть во всех цивилизованных городах мира: «Пожалуйста — делайте что хотите! Ах, не можете? К помощи привыкли? Так, может, вам еще и секретаря по идеологии прислать? Шутка. Хотели свободы и независимости — вот и наслаждайтесь!»

Но душа-то наша горит, как прежде! Ведь не за город казино и фастфудов мы боролись! Выслушайте нас! Но у власти есть свои «критики», выжившие и вышколенные при всех режимах, — их «критику» она всегда и слушает и вовсе не считает себя оторванной от жизни. А надобность в наших бойцовских качествах отпала — может, до поры, а может, навеки. Вообще — отпала надобность в нас. Так, еще книжку чью-нибудь, может, и прочтут, если в отпуск случится плохая погода, но Союз писателей как явление, как политическая сила — избави бог, хватит уже этих волнений!

ФОНЯКОВ

После смерти Чулаки правил его заместитель Илья Фоняков: мощный, громогласный, известный, оригинальный поэт, до этого уверенно правивший поэтической секцией, человек общественный, популярный, умеющий говорить, убедить, победить и, что немаловажно, очаровать! Он не входит, а как бы вваливается, вламывается в помещение, которое сразу становится тесным, заполняется его огромным туловищем, зычным голосом, обаятельной улыбкой из-под седых усов и бороды. Речь его великолепна, всем приятны его шутки, байки, палиндромы-перевертыши, а главное — добрая энергия, которой от него пышет, как от печи. Казалось, о лучшем председателе Союза писателей нельзя и мечтать. И я, например, был в те времена абсолютно уверен в благополучии Союза, все мы чувствовали себя тепло и спокойно, как на русской печи. Помню, что на заседаниях совета я сладко дремал, отдыхал от домашних передряг, и речи выступающих журчали, как ручейки. Ну что там могут быть еще за проблемы, когда все так тихо и мирно? Фоняков договорился о взаимодействии с выставочным комплексом ЛЕНЭКСПО, сошелся с его генеральным директором Алексеевым — в частности, на том, что Алексеев хорошо, как и Фоняков, знал английский и даже писал на английском стихи. Илья Олегович затеял платную литературную академию для поправки наших финансовых дел...