Читаем Горящий рукав (Проза жизни) полностью

И состоялось-таки, как и мечталось, открытие литературного фестиваля у памятника Гоголю, и народ сгрудился и смотрел. И персонажи Гоголя задавали загадки. И народ, как бы забывший литературу, как ни странно, отгадывал. «Кого из персонажей Гоголя погубила страсть к курению?» Лес рук! Просто праздник души. Жив народ! Мы боялись, что недовольны будут нувориши, что сидят возле памятника в дорогих кафе. Но неожиданно оказалось, что самый густой град ответов оттуда шел! Одна элегантная женщина, руку подняв, прыгала от нетерпения! И когда она правильно ответила, кузнец Вакула пошел к ней вручать приз — билет на закрытие фестиваля и на вручение премий. Вернулся он к микрофону под памятником, хохоча: «Вы знаете, как ее фамилия? Вакулова!» Гоголь усмехнулся.

«ЗОЛОТОЕ КЛЕЙМО НЕУДАЧИ»

На 300-летие нашего города Невский, где я живу, вылизали и выкрасили. Но я уже знал, что, когда народ валит после праздника с Дворцовой, наш дом на углу Невского и Большой Морской на осадном положении. Так было и тут: цепь на воротах распилили, выбили парадную, затопили лестницу, а посреди ночи выбили зачем-то и мою квартирную дверь — услышал треск, поймал ее, падающую, выглянул наружу — хохочущая молодежь.

— Вон эти хулиганы — убежали только что! — веселясь, сообщили они. Ну что делать?

Таким образом я, ликуя как горожанин, пострадал как конкретный жилец. На следующий день я дозвонился мастерам дверных дел, найдя телефон по газете, — обещали прибыть. Но тут как раз перекрыли центр, ожидая глав правительств. И три дня повозка плотников не могла прорваться ко мне. У меня был в юности рассказ «Вход свободный», как герой живет без двери и черт знает кто заходит к нему. Расплата? Несколько дней просидел, охраняя дверь. Город-то перекрыт — но мало ли кто просочится? Город закрыт — но моя-то дверь практически открыта. На третий день, утомленный, свалился со стула на пол. Но зато праздник удался! Впрочем — зависимость бедного люда от торжества царской воли проницательно заметил еще Пушкин в «Медном всаднике», но это вовсе не значит, что тех, или других, быть не должно. Куда денешься? Я только напечатал статейку — «Медный всадник опять победил». Потом, когда было обсуждение прошедшего праздника по телевидению, я, сидя в студии, вспомнил статью.

— Но почему именно у вас выбили дверь? — подозрительно произнес телеведущий.

А с писателем и должно быть так!.. Нелегко, конечно, осознавать это — но я осознал.


Нет, я неплохо живу — на лучшем в мире углу, в квартире Ирины Одоевцевой, ученицы Гумилева, летом — в будке Ахматовой, его жены. Единственное, чего я боюсь, — что вдруг появится сам Гумилев с винтовкой, с которой он охотился в Африке на львов, и рявкнет: «Отстань от моих баб!»... А так все неплохо. Выпустил тридцать книг. Но дверь — причем абсолютно случайно — выбили все же у меня, хотя столько дверей красуются рядом.

Дверь наконец заделали, и, сыграв свою роль в новейшей истории, я собрался увезти семью — в ту самую будку... Но! Перед самым отъездом мне позвонил Саша Кабаков, который когда-то меня спас, предложив в «Вагриус».

— Есть что-нибудь неопубликованное? Открываем новый журнал!

— Нет, пока ничего.

Слава богу — в стол не пишу. Рукописи не горят. Но гниют.

— Для тебя постараюсь! — сказал я.

— Ладно, позвоню еще, — сказал Саша.

* * *

— Да как вы смеете въезжать сюда? — очкастая женщина, раскинув руки, встала у крыльца.

— Вы откуда? — со вздохом опуская тяжелую сумку, спросил я.

— ...Из Краматорска!

— Ясно... Серега — заносим!

Экскурсантки эти достали еще в прошлом году! Только хочешь вмазать жене, хвать — стоит экскурсия!

Возмущенно оглядываясь, ушла по аллее. Мы с Сержем вернулись к его машине, воровато оглянувшись, вытащили из багажника электроподогреватели. Два. На фоне исторической будки это выглядело вообще уже кощунственно. Но что делать, если нашей семье в будке великой поэтессы досталась только терраса — комнату с печкой занимает другая семья.

Из-за нападавших на крышу сосновых сучьев, свисающих на стекла, будка глядела хмуровато. А что бы она без нас делала: только мы как-то и холим ее.

— Ну, спасибо, Серж! — вздохнув, я протянул ему руку. Он с удивлением смотрел на меня.

— А ты... разве не едешь? — произнес он.

Потому и согласился он отвезти мое многотрудное семейство, что мы через три дня с ним должны стартовать в Италию — на конференцию, посвященную, кстати, Хозяйке будки. Уж я-то тут натерпелся... Право заслужил. «Золотое клеймо неудачи» конференция называется. Уж по неудачам я спец!

— Минуту, — проговорил я и, набрав воздуху, вошел на террасу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная проза / Проза / Современная русская и зарубежная проза