Горящий рукав (Проза жизни)

— Да нет. Ничего! — пробормотал я после паузы. Главное — не спугнуть мое спасение. От ее глупых вопросов даже чума может обидеться и уйти, а тут что-то еще робкое, неуловимое. — Нрмльн! — стиснув от боли зубы, выдавил я.

— Ладно, тогда я еще посплю! — она сладко зажмурилась.

Мое обычное благодушие как-то улетучилось: видите ли, поспит она! Могла бы хоть немного встревожиться! Но тут сжало внутри так, что я предпочел упасть на пол, чтобы она хоть так поняла степень боли!

— Ты чего это? — встревожилась наконец она. Но от дурацкой ее тревоги боли не уменьшились.

— Беги! Звони в «скорую»! — простонал я.

— Может, пройдет? — она лениво потянулась.

— С-сука!

— Бегу, бегу! — она вышла в прихожую, потом вернулась. — А ты не знаешь, где мой второй сапог?

— Иди!

— Без сапога?

— Да.

Я уже катался от боли по ковру. Потом вдруг заметил, что, если поднять ноги на кровать, боль уменьшается. Посланницы моей долго не было. Только за смертью ее посылать! Потом она вернулась — естественно, одна. Но очень гордая.

— Очень трудно было двушку для автомата достать. Все берегут их — самим надо звонить. Но я достала!

Она так сияла радостью, что я сквозь дикую боль даже усмехнулся. Ну что поделаешь с ней?

— Я кофе попью?

Видимо, ей казалось, что уже достигнут большой успех!

— Что сказали-то? — выстонал я.

— А! — она засмеялась. — Забыла!

— Что ты забыла еще?

— Забыла тебе сказать!

— Что?! Что ты забыла мне сказать?

— Забыла сказать, что они сказали.

— И что они сказали?

То, что я в этом увлекательном диалоге катался по полу, как-то не тревожило ее.

— А! Они сказали, что в течение часа приедут! У нас корпус номер один?

— Да-а-а! — заорал я.

Она весело хохотнула.

— Ой! А я чуть было не сказала — два!

— Сволочь!

— Почему, Венечка?

К счастью, врач появился не через час, а несколько раньше. Но, к несчастью, он был с дикого похмелья, и ужасно мучился сам, и большую часть времени провел в ванной, пуская воду.

— Может, мной займетесь? Сделаете укол? — простонал я, когда он вышел из ванной.

— Какой же я укол, на хрен, тебе сделаю, если не понимаю, что с тобой? — простонал он. — Так больно? — он все ж таки прикоснулся ко мне.

— Нет.

— Ну, вот видишь! — он обрадовался. — Через час если не отпустит — тогда звони!

И он с облегчением скрылся.

Не полегчало!

— Иди звони! — снова рявкнул я на жену.

Второй врач оказался интеллигентом до мозга костей, и даже глубже. Перешагнув через меня, он подошел к полке и радостно произнес:

— Как приятно в нашей дыре встретить родственную душу, интеллигентного человека! Извините за бестактный вопрос — где вы книги достаете?

— Везде!

Боль, как назло, утихла — и тут же, только этот книголюб уехал, снова взяла!

— Звони!

Она, вздохнув, вышла. К таким долгим усилиям она не привыкла и считала, что я нарочно измываюсь над ней! Не может же так долго болеть!

Катаясь по ковру, я увидел на комоде будильник, и вдруг ликование пронзило меня. Выкрутился, сволочь, как всегда! Ровно десять стрелки показывают — как раз тот час, когда я должен был уже знать, какой половины жизни лишился. Но мне даже некогда было подумать об этом! Какой половины? А никакой! Вот вам! И тут вы меня не достанете! Дикая боль. Но жизнь остается — такой, как я ее люблю! Никаких половинок! Ликование нарастало! Пол-одиннадцатого уже! Миновало уже то время, когда кто-то мог, или мог пытаться, командовать мной! Вырвался. Я такой! Но вырвался «ценой живота». Вместе с ликованием усилилась и боль — от приступов в глазах уже темнело! Как бы не умереть тут на радостях! Я пополз.

На площадке нашей жил старичок, инвалид войны, и в те трудные восьмидесятые только у него во всем доме был телефон. Надо было сразу к нему, но я как-то стеснялся: кто ж знал, что будет такая боль — сначала еще терпимая была! К тому же мне было неловко: он мне должен деньги — вдруг еще подумает, что я таким способом выбиваю их с него. Но что делать? Пусть думает. Сил уже нету терпеть! Лежа на бетонной площадке, я колотил в его дверь, в нижнюю ее половину. Стук какой-то нехарактерный — может не понять! Не слышит! Глухой! Пьет. Или вяжет веники! Вениками он и расплачивался за долги, хотя обещал каждый раз вернуть деньгами. Впрочем, веников он мне тоже задолжал. Сколько же у меня «веников-денег?» — время от времени самодовольно думал я. Еще не были тогда в ходу сбережения в долларах или евро. Первую «условную единицу» — «веник» — придумал я. Странно, что я при этом не обогатился. Только — условно. И таких сюжетов-веников я навязал уже к тому времени целый воз. Жалко было умирать! Мой кредитор, «дебитор», не открывал. Силы гасли.