Горящий рукав (Проза жизни)

И вот — Америка. Шершавым был здешний его путь! Ближайшие друзья и помощники, Генис и Вайль, сами были парни не промах, «звериный оскал капитализма» брали на вооружение всерьез, но и Довлатов был крут. Что скрывать — Довлатов обращался с людьми скорее как с подсобным материалом. Ася, первая его жена, писала о том, скольких он обманул, обошел, использовал, выставил дураком. И главное — переписал их жизнь по-своему, как надо было ради «красного словца», не пожалел ни отца, ни брата, ни свою «свиту». И правильно сделал. И кому теперь объяснять, что Коля, скажем, Бакин вовсе не напивался так часто и в милицию не попадал? Кто теперь услышит его? Все навеки теперь — как в книгах Довлатова. Хотя — когда он уминал в книги «материал», кости и судьбы трещали. Но зато — получились шедевры. И советовать ему, как надо было иначе, все равно что к дирижеру приставать с указаниями. И какое теперь кому дело, сколько раз Вайль и Генис теснили Довлатова на той же «Свободе» и как он на это им отвечал? На Олимпе они — друзья, и это и есть высшая правда. Так же как, надеюсь, и в моей с ними дружбе. Их статья «Кванты истины» про меня до сих пор в сердце, а как мы иногда «забывали друзей» в хитрых московских тусовках... то — кого сейчас интересуют строительные леса?

В коридоре редакции «Свободы» вся стена была завешана вырезками-некрологами, статьями о Сергее — на разных языках, но в основном — на русском. И тут Довлатов был точен: то были годы, когда новый русский гений должен был появиться именно в эмиграции, не в застойном Союзе, а вопреки ему. Как раз так поворачивала история, и Довлатов стал исторической личностью: только тогда о писателе узнают все. Там же висели его рисунки — скорее, карикатуры, такие же острые и беспощадные, как и его рассказы. Башня Кремля со звездой, а вокруг нее вьются маленькие медведи с крылышками. Разгадка этой шарады — «Рой Медведев», знаменитый прогрессивный деятель той поры. Нарывается Серега! На грани работает! — подумал я о нем как о живом. Рисунок этот, по-моему, так нигде и не появился — новые лидеры насмешек не выносили в той же степени, что и старые. Беспощаден он был ко всем. «После коммунистов я больше всего не люблю антикоммунистов», — сказал он.

Генис и Вайль повели меня в студию, где я минут за двадцать рассказал радиослушателям все, что знал и думал в тот момент. Стало как-то сухо во рту, и мы резко рванули через Бродвей в «валютный» (так и хотелось его тогда назвать) магазин «Ликьор», ассортимент в котором одним ликером вовсе не ограничивался. Портфели буквально разбухли от виски, джина, текилы... И мы выпили это в редакции. «По-нашему, по-водолазному», как любил тогда формулировать я. И потом мы еще где-то пили и гуляли — в общем, капиталистический рай был мне представлен в полном объеме.

Потом они заботливо усадили меня в автобус с четырехзначным номером, который помчал через какие-то заросли, мелькали и пальмы...

«Все! Потерялся! Пропал!» — душил меня пьяный ужас.

Потом вдруг гигант негр, водитель, взял меня за плечо и повел к выходу. Вот она, месть угнетенного народа! И почему-то мне она достается, в первый же день!

Дружеским толчком я был выпихнут из автобуса и оказался в объятьях моего друга писателя Игоря Ефимова. Выходит, Генис и Вайль позаботились обо мне, сказали водителю мою остановку и даже позвонили Игорю! Не дали пропасть! Слезы умиления душили меня.

Потом Генис и Вайль рассказали мне, как умер Сережа — захлебнулся рвотой в «скорой помощи», из которой не брали его ни в одну больницу, поскольку не было у него оформленной страховки: он работал и жил на пределе сил, и на мелочи его уже не хватало. Кровь — единственные чернила, которые не выцветают долго.

Встреча моя с читателями прошла в Русском центре — роскошном помещении, которое, как я теперь понимаю, они снимали. А я-то тогда наивно думал, что так они тут живут, что так нас тут любят! Встречу вели Генис и Вайль, объясняя собравшимся, кто к ним пришел.

Публика, как я и предполагал, делилась на три категории. Первая — старая эмиграция: синие гусары, желтые кирасиры, пришедшие глянуть на меня, чтобы еще раз содрогнуться, увидев, что сделали с Россией большевики. Их дряхлые аристократические лица, поношенные фраки видны были в середине зала. Первые ряды занимали братья-демократы: поношенные свитера, клочковатые бороды. Свои парни, доценты и кандидаты, оказавшиеся здесь. Их, конечно, интересую не я, а как там перестройка у нас — правильно ли развивается, по-прежнему ли молодцом держится Собчак? Вопросы их, я чувствую, будут мне обидны: при чем здесь я-то?