Горят огни

— Не знаю, проверялся ли Елисеев на предмет психических расстройств, но я полностью уверен, что у него протекает крыша. Может, и с кольцами просто плод его шизофрении?

— Нет, — я покачала головой, — точно нет. Я и сама грешным делом думала, что мужик просто тронулся умом, но его странное поведение легко объясняется тем, что в молодости он был влюблен в мою маму…

— А тут к нему в плен попала ее точная копия, — закончил за меня дядя.

— Если он и без того был одержим идеей перстня, то в сочетании действительно смахивает на сумасшедшего, — подытожил Костя.

Он предлагает куда-нибудь уехать, пока всё не устаканится, но я отрицательно мотаю головой: мама почти пятнадцать лет прожила за границей, но в итоге ей это не помогло.

— Мое место здесь, — тихо, но уверенно отвечаю я.

На совещании я слушаю вполуха: хоть и пытаюсь вникать в дела, но мысли заняты сейчас совершенно другим. Дядин рассказ заставляет меня совершенно по-новому взглянуть не только на настоящее, но и на последние полгода моей жизни. Немудрено, что все так разочарованы: они ждали подобие Анастасии Снегиревой, а я оказалась совершенно не такой. Не настолько смелая, недостаточно умная, а о попадании в неловкие ситуации лучше вообще молчать; не умею очаровывать мужчин одним лишь взглядом, вместо роскошных волос до пояса — невнятное гнездо, торчащее во все стороны, как перья у птенца. Где уж мне до маминого величия.

Говорят, что она была чудовищем, но настолько прекрасным, что ее даже ненавидеть по-настоящему никто не мог. От меня, естественно, ждали того же; будь я хоть на треть такой же невероятной, как она, то быстро набрала бы влияние в семье, но на детях природа ведь отыгрывается, верно? Черт, а я, глупая, после всех летних передряг наивно считала себя кем-то вроде крутой, а на деле планка оказалась непомерно высока.

Добиться уважения будет в разы сложнее: память о моей маме слишком свежа, и меня сожрут с потрохами, если я не буду хотя бы на том же уровне, что и она, а ожидают ведь, что окажусь еще выше. Задумчиво смотрю на Костю, который, несмотря на слабость и долгое отсутствие, сосредоточен как никогда, затем перевожу взгляд на Ника: он всем своим видом излучает уверенность и знание дела, и именно в этот момент я понимаю, что в лепешку расшибусь, но больше не дам ни одного повода думать, что я недостойна быть дочерью Анастасии Снегиревой-Грейсон.

После совещания все разъезжаются кто куда: по четвергам Нику только к четвертому уроку, и он забирает с собой и Талю, чтобы та успела хотя бы на вторую половину занятий. Мой условный больничный можно продлить на сколько угодно, и, естественно, ни в какую школу я сегодня не еду. Паша, присутствовавший на собрании в качестве участника моего вызволения, собирается отвезти снова еле живого Димаса на перевязку, и даже с дядей мне поговорить не удается: он спешно уезжает, сославшись на какие-то дела. Пока зал пустеет, Костя о чем-то разговаривает с отцом, и я, попрощавшись, собираюсь оставить их наедине: в конце концов, им есть, что обсудить, — но уже возле ворот меня догоняют.

— Решила сбежать снова и бросить меня здесь? — с лукавой интонацией спрашивает Костя.

От неожиданности я поперхнулась и чуть не выронила сигарету, честно добытую у угрюмого охранника. Сделав новую затяжку, вымученно улыбаюсь.

— Ты сам-то в это веришь?

Парень отрицательно мотает головой и, доставая из кармана пачку, задает новый вопрос.

— Давно куришь?

По непонятной мне причине я отвожу глаза.

— Еще с сентября, — на вопросительный взгляд лучистых глаз поясняю: — Действительно помогает.

У Кости больше нет машины: она стала грудой обломков в середине августа, но он заимствует из гаража один из черных джипов, а я про себя удивляюсь масштабам построенной дедом империи. Вряд ли Косте вообще можно за руль — хотя бы ближайшие пару недель — но он наотрез отказывается взять водителя, как это обычно делает дядя Игорь, и всю дорогу до дома я стараюсь унять нервную дрожь.

Мы добираемся без происшествий, и я, чтобы хоть как-то отвлечься, затеваю огородные работы: вчера Таля жаловалась, что не успела выкопать позднюю картошку, а от Ника теперь помощи не дождешься. Костя, которому на данный момент тоже нечем заняться, буквально силой отбирает у меня лопату и ведро, убеждая, что сейчас сделает всё сам, и мне ничего не остается, кроме как подниматься на чердак и вытряхивать из кладовки старые папины вещи, чтобы парень переоделся в более-менее пригодную для такой работы одежду.

Я остаюсь без дела и, чтобы не скучать, решаю испечь шарлотку: не зря же мы с сестрой вчера насобирали столько яблок. Уже отвыкшая от выпечки, я путаю пропорции, и приходится спешно нарезать яблоки для второго пирога, чтобы тесто не пропадало. Когда Костя приносит в дом честно добытый урожай, я уже завариваю чай, а шарлотка остывает ровно настолько, чтобы ее можно было съесть.