Читаем Горят огни полностью

После кофе есть не сильно хотелось, но было дикое желание постоянно курить и кричать. В среду, когда я приезжала в прошлый раз, всё было чудесно, но вчера Ник почему-то закомандовал делать ремонт одновременно на всех трех этажах. Это экономило нам кучу времени, но было физически невозможно находиться везде и сразу. Я носилась по особняку, как сумасшедшая, и к вечеру курила прямо на ходу, причем не переставая: рабочим тоже было не очень удобно работать таким образом, и то в одном, то в другом месте постоянно что-то получалось совсем не так, как надо.

Костя задерживался: почти весь МКАД в такое время стоял, и выехать из города было не менее проблематично, чем перемещаться по центру. У меня уже не хватало никаких нервов, и полчаса назад я просто орала матом так, что было слышно на всю округу. Рабочие боялись, что я окончательно поеду головой, и даже перестали устраивать балаган между этажами, и дом был погружен в относительную тишину.

Жилинского я встречала как единственное спасение. Он привез целый багажник еды и несколько пачек сигарет, чтобы завтра точно всем хватило. Главное — он приехал сам, и рядом с ним все окружающие проблемы становились мелкими и неважными. Удивительно, как нужный человек одним только присутствием может принести умиротворение, уют и тепло. Почему-то когда он приехал, всё сразу закрутилось и стало получаться, хотя часы показывали уже семь вечера.

Работы в доме велись в две смены: с семи до трех и с трех до одиннадцати. Подобный график был неудобным и выматывающим, зато эффективным: такими темпами мы и впрямь должны были успеть к началу зимы.

Ближе к полуночи, когда рабочие разошлись по своим вагончикам, а Костя уже заснул, я, проворочавшись еще минут десять, вылезла из-под одеяла с намерением пробраться на улицу и покурить в тишине. Мы до сих пор не приступали к ремонту в спальнях, да и та часть дома пока еще не отапливалась, так что спать приходилось на надувном матрасе в гостиной на первом этаже: будь мы на втором, я бы побоялась оступиться на лестнице в темноте и просто вышла бы на ближайший балкон.

Стоило мне открыть дверь, как плечи приятно обдало ноябрьским холодом. В каждой мелочи чувствовалось приближение зимы, как будто она предупреждала мир о своем приходе. До первого декабря оставалась еще неделя, но всё вокруг, как и я сама в этот момент, было словно соткано из нее. Моя первая зима в новой жизни таила в себе уйму вопросов, но не давала гарантии ни на один ответ.

Обещанием волшебства и чуда — бывают они еще на свете? — с неба, плавно кружась, начали опускаться на землю снежные хлопья. Сердце щемило от целого роя чувств, которые я не могла ни понять, ни объяснить — только завороженно смотреть, как на землю медленно ложится белое покрывало.

Мыслями я была где-то там, среди танцующих снежинок, и, наверное, поэтому даже не вздрогнула, когда на мои плечи легло что-то тяжелое и теплое.

— С первым снегом тебя, — тихо говорит Костя, поудобнее закутывая меня в плед, а затем обнимает так, как умеет, кажется, только он.

— И тебя, — я едва заметно улыбаюсь, чувствуя, как внутри разливается тепло, и крепче прижимаюсь спиной к его груди. — А ведь по прогнозам ожидали не раньше середины декабря, — добавляю совершенно невпопад.

— Хорошо, что пораньше закончили ремонт снаружи, — задумчиво добавляет парень. — Могли бы и не успеть.

— Могли бы, — эхом повторяю я, и, вспомнив Маяковского, сборник стихов которого я нашла на днях в дедушкином столе, зачитываю по памяти строчку из стихотворения. — А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб?

Я не вкладываю в то, что говорю, никакого смысла: ни сил, ни желания задействовать мыслительный процесс у меня нет, и слова произносятся сами собой. Костя говорит что-то про звезды, когда до меня наконец доходит.

— Кажется, я знаю, где кольцо.

Парень удивленно смотрит на меня, и внутри поднимается легкое раздражение от того, что я-то уже поняла, а он еще ничего не знает, и всё-то ему нужно объяснять.

— В понедельник я нашла в дедушкином кабинете сборник Маяковкого, — довольная собой, объявляю я.

Костя всё еще не понимает.

— И?

— И это была единственная книга в его столе! — по Костиному взгляду кажется, что он считает меня умалишенной, но мне не привыкать. — Дед был человеком дела, вряд ли он стал бы держать среди самых важных вещей стихи.

Костя всё еще не понимает, и я тащу его на второй этаж, уже не боясь навернуться со ступенек: я полностью увлечена поразившей меня догадкой.

— Вообще-то, он часто читал нам Маяковского вслух, — несмело возражает парень.

— И именно поэтому оставил книгу в кабинете? — теперь уже моя очередь смотреть на него, как на придурка. — Он ведь декламировал стихи уже после того, как особняк был заброшен. К тому же, нам дедушка читал из синей книги, а в столе у него лежит красная.

Перейти на страницу:

Похожие книги