Горят огни

По взгляду Тали, который замечаю боковым зрением, понимаю, что сестра не раздумывая разложила бы свои карты таро, если бы они были у нее с собой.

— Вы хорошо знаете моего сына, Артема, — начинает гость, заставляя меня нервно сглотнуть. Впрочем, мне удалось сохранить хотя бы внешнее спокойствие. — На него открыли охоту.

Когда-то Костя объяснял мне, что вовсе не нужно сразу лететь спасать всех и каждого — для начала стоит попытаться выиграть что-то и для себя. Я стараюсь не показывать, что готова броситься на помощь Артему прямо сейчас.

— И что вы мне предлагаете? — сохранять невозмутимый вид гораздо сложнее, когда сердце колотится как бешеное, а глаза Тали начинают напоминать блюдца.

Смольянинов — кажется, Савелий Петрович или Павлович — внушительно прокашливается.

— Помогите ему.

— Я пока слабо представляю, что могу сделать в этой ситуации. Из-за чего вообще Артему угрожает опасность?

Мужчина вздыхает, собираясь с мыслями.

— Он не родной сын мне, — наконец признается он. — Недавно он узнал об этом и решил найти своего настоящего отца.

— Вы с ним знакомы? — уточняю я.

— Да, пересекались, — снова вздыхает Смольянинов. — Дело совсем не в этом.

— Тогда в чем же?

Глаза Смольянинова-старшего — глаза человека, которому срочно нужен стакан водки, но я не осмеливаюсь пока предлагать ему что-нибудь выпить: слишком боюсь спугнуть, хочу сперва выслушать.

— Я не знаю, как Артем догадался, — начинает его отец — или не отец вовсе, — но он начал вдруг интересоваться нашей с Полиной — это его мать — молодостью. Может, он узрел какое-то доказательство того, что он не мой сын, потому что после поисков информации перестал в этом сомневаться, — я всегда относилась к Смольянинову прохладно, зная, сколько страданий он порой доставляет Артему, но теперь даже мне становится его жалко. — В любом случае, Артем узнал, что у меня есть еще сын от первого брака, Богдан.

— Как интересно, — я опускаю подбородок на переплетенные пальцы и наклоняюсь ближе, — Артем как раз мечтал, чтобы у него был брат, на которого бы легли обязанности по ведению бизнеса. Вы ведь знали, я думаю, что он никогда не хотел этим заниматься.

— Знаю, — мужчина виновато опускает взгляд, — но с первой женой мы разошлись, когда ему было чуть больше года, и воспитывал его совершенно другой человек; фамилия и отчество у Богдана тоже не мои, и я никогда не видел смысла доставать из шкафа скелеты, которые давно похоронены.

Меня не отпускает навязчивая мысль, что некоторые скелеты оказываются в шкафах лишь затем, чтобы их в нужный момент нашли, но это скорее к нашей семье имеет отношение, и ни к чему Смольянинову слушать такие рассуждения.

В ответ я криво усмехаюсь.

— И ваш родной сын ни разу не пытался вас отыскать?

— Он не знал ничего и никогда не объявлялся. А Артем, когда нашел его — зачем только сунулся в ту сторону? — выложил всю правду.

Я утвердительно киваю.

— Мне кажется, он хотел, чтобы ваш родной сын взял на себя долгое обучение, а впоследствии и бизнес, так?

Смольянинов подтверждает:

— Я тоже так решил, но мальчики неправильно друг друга поняли, и теперь Артема хотят убить, чтобы он точно не смог никогда претендовать ни на какое наследство.

— А вы пробовали с ними поговорить? Порой это действительно решает вопросы, — вежливая, безэмоциональная улыбка, — особенно в семье.

— Пробовал, — буркнул Смольянинов себе под нос. — Бесполезно. Артем только огрызается в ответ, а Богдан, — мужчина тяжело сглатывает, — несмотря на все объяснения считает, что Артем — помеха на его пути, ведь если бы у меня не было других детей, Богдан рано или поздно стал бы наследником всего.

— Ну так перепишите завещание, чтобы он успокоился, — криво усмехаюсь посетителю, — при чем здесь я?

Смольянинов не может понять, действую я ему на нервы специально или же нет, но очень переживает, и я тоже не могу понять: за свои деньги или за Артема.

— Вы ведь понимаете, Джина Александровна, что я никогда этого не сделаю. Мой сын — Артем, я растил его с пеленок, вложил кучу сил и денег в воспитание, — не сказать, чтобы меня сильно удивило услышанное. Артем обмолвился пару раз, что он для отца скорее источник инвестиций, чем живой человек, и я даже понимаю, почему он повел себя именно так. — Вы серьезно предлагаете мне отдать всё совершенно чужому человеку? Что бы вы сейчас ни сказали, Богдан действительно для меня чужой, — добавляет он он.

Кажется, семейные драмы — наш неизбежный спутник, где бы ни были и куда бы ни направлялись. В интересах Смольянинова-старшего, вообще-то, рассказать мне всё, что он знает, но мужчина молчит: видимо, в надежде, что с теми крохами, что он поведал, я смогу чем-то ему помочь.

— Ваш интерес в этом деле тоже имеется, — помолчав, наконец сообщает он. — Отчим Богдана, которого он до недавнего времени считал родным отцом, работает на Владимира Елисеева.