Горят огни

Если по пять на этаж — значит, умножить на семнадцать, и получим восемьдесят пять. Многовато выходит для того, кто рассчитывал застать нас врасплох, но если они разделились не поровну, то выходит очень плавающее число от пятидесяти до ста. Скольких убило взрывом, а скольких еще погребло под обломками лестницы, прикинуть сложно, но мы едва успеваем менять рожки в автоматах — я не умею, и Алиса, проклиная меня на чем свет стоит, показывает, как это делается, — и вскоре сверху не доносится ни звука. Внизу — там, кажется, все только началось.

— Лифт, — командую быстрее, чем успеваю осмыслить, и очень надеюсь, что выше пятого этажа не осталось никого живого.

Наших ребят — уже только четверо, мы с Алисой — двое. Всего шесть. Учитывая, сколько мы положили, неплохой результат.

Внизу — самая настоящая мясорубка: народу гораздо больше, чем было изначально, — значит, подоспело наше подкрепление. Многие из Елисеевских успели спуститься, и теперь высовываться хоть куда-то было равно смертному приговору, но коридоры, где хватало углов и поворотов, и кабинеты, в которых можно было найти укрытие и затаиться перед атакой, на поверку оказались не самой плохой территорией для боя. И территория эта была нашей.

Все перемешалось вокруг: стрельба шла и на первых этажах, и на лестнице: кто-то нашел себе укрытие в завале между третьим и четвертым. Кулон, подаренный мамой еще в детстве, больно вдавливался в кожу, плотно прижатый облегающей водолазкой, и я успела пожалеть, что не сняла его, а просто спрятала под одежду, чтобы не мешался. Пришлось сразу отогнать эту мысль прочь: подвеска с большим гранатом была для меня вроде талисмана удачи, который я даже на ночь не снимала, придумав себе легенду о том, что так хотя бы часть маминой души останется рядом.

Патроны в автомате закончились, и теперь с его помощью я разве что могу ударить кого-нибудь прикладом по голове. Слава богу, что есть еще пистолет. В условиях штурма он менее удобен, чем тот же автомат, теперь бесполезно болтающийся за спиной, но гораздо лучше, чем ничего. Теперь я в полной мере пожинаю плоды тренировок, когда, не отдавая себе отчет в своих же действиях, я все-таки ловко уворачиваюсь от пуль, в нужные моменты успеваю заскочить в укрытие или пригнуться: тело двигается само, повинуясь выработанным инстинктам.

Мы проигрываем, чертовски проигрываем: в здание врываются новые люди. По оружию в их руках нетрудно догадаться, что они от Чалова: такие автоматы только у него. Да и самого Чалова не приходится долго искать глазами в толпе: вот он, впереди, ведет своих бойцов, как будто самый бессмертный из всех.

Выбежав из холла обратно на лестницу, я спешу предупредить ребят на втором этаже: судя по звукам стрельбы, наши там продолжают бороться. Прямо на меня скатывается по ступенькам чье-то тело, но я, отскакивая к стене, чтобы не задело, даже не успеваю посмотреть, кто это: важнее то, кто в него стрелял, свой или нет. Доля секунды, которая уходит на то, чтобы признать врага, стоит целой жизни. Выстрел — тот был, я услышала его так четко, одиночный, как будто все остальные звуки исчезли, но боли почему-то нет, и ослепляющей темноты нет тоже. Словно в тумане, словно это вовсе была не я, перевожу взгляд сначала на новый труп у своих ног, а затем — на собственную вытянутую руку с пистолетом.

Окружающая меня реальность вдруг возвращается, врывается в сознание, и на контрасте шум и крики кажутся неестественно громкими. Перепрыгивая через три ступеньки и на всякий случай не отлипая от стены, я преодолеваю еще один пролет и замираю у входа на этаж. Стекло из дверей разбилось, наверное, еще в самом начале, и теперь осколки неприятно хрустели под ногами, заставляя затаиться, чтобы не выдать себя звуком, но почти сразу я вспоминаю, что его вряд ли кто-то услышит в такой неразберихе.

Вглядываясь в ту часть этажа, что была видна с моей позиции, через несколько долгих мгновений начинаю различать, кто есть кто. Молниеносный выпад из-за стены — четыре быстрых выстрела — и я снова отпрыгиваю назад. Все органы чувств обострены до предела, и, осторожно выглянув еще раз, я отмечаю, что все четыре раза попала точно в цель. Сразу же приходится отстреливаться еще, потому что меня заметили, и стоять на месте равносильно самоубийству, поэтому я мчусь в другую сторону, то и дело оборачиваясь для ответных выстрелов. Их становится все меньше — патроны заканчиваются не только у нас.

Когда выстрела не выходит, думаю — осечка, жму на спусковой крючок еще и еще, но мой «глок» молчит. Выругавшись про себя, понимаю, что магазин пуст, но это ничего, у меня есть и еще, только бы взять хоть несколько секунд на перезарядку. Не глядя вперед, спотыкаюсь о выкаченный из какого-то кабинета компьютерный стул и посылаю его ко всем чертям, отталкиваю как можно дальше, задней мыслью гадая, врежется ли он в кого-нибудь. С разбега бросаюсь на пол, лицом вниз, пока в меня не попали, и старательно изображаю труп: никто сейчас не станет разбираться и осматривать каждого.