ГОРиллЫ в ЗЕЛЕНИ

Но всё оказалось гораздо прозаичнее: возвращаясь с переговоров, Сергей просил меня сбегать в соседний супермаркет за пивом, чипсами и пиццей. Плюхался на диван, включал скучнейший политический канал, где иногда мелькало и его сосредоточенно-угрюмое лицо, демонстрирующее всему миру серьезность заседания, и говорил мне: «Иди сюда, малыш. Ты не представляешь, как я сегодня устал». Через два часа он засыпал, а мне приходилось уговаривать его почистить зубы, перейти с дивана в постель. На следующий день повторялось то же самое. Днём я обычно была предоставлена сама себе: ходила в музеи, бродила по городу, сидела в кафе, похожая на одинокую туристку.

Может быть, и хорошо, что мы со Сергеем расстались, – у нас с ним были совершенно разные представления о жизни, разный ритм: если я любила с утра понежиться в постели, то он вскакивал с неё, как сумасшедший. Утренние ласки были незнакомым понятием, ведь проснувшись, он срочно мчался в душ, а оттуда за стол, где уже ожидали правильный завтрак и свежая газета, а я, сидящая рядом в шёлковом пеньюаре, – всего лишь незаметный фон, какое-то эхо между новостями и звучанием мобильного телефона.

Вечером на него находила такая лень, что окутывала всё вокруг. И, наверное, оставшись с ним, я бы превратилась в точно такую же лентяйку, поедающую чипсы.

Так вот, когда Сергей улетел в командировку, мне позвонил Арчил и пригласил в кино, а я, не знаю почему, согласилась.

Кино мне не особенно понравилось, но Арчил ухаживал очень настойчиво – он знал что хотел и не привык получать отказ. Впрочем, я и сама не рассчитывала ему отказывать. А всё «до» было лишь прелюдией. «Да, да… это я первая изменила Сергею, а не он мне с Оксаной», – снова пронеслось у меня в голове. «И поделом тебе досталось, – говорили остатки моей совести, как-то не к месту проснувшиеся. – По закону жанра он должен был тебя бросить. Он работал, а ты тут развлекалась…»

Я даже не рассказала об этом Дане, хотя от него-то мне нечего было скрывать, но почему-то в тот момент я захотела, чтобы он думал обо мне лучше, чем я есть на самом деле. К тому же он бы мог сделать вывод, что если я позволила себе изменить Сергею, то, может, я изменяла и ему, пока мы были вместе. Такого не было, но мне не нужны были его запоздалые сомнения и подозрения. А подозревать он обязательно стал бы. В отличие от меня Даня редко позволял эмоциям брать верх. Если у него были с кем-то отношения, в них он был постоянным, и становился очень сентиментальным, когда эти отношения заканчивались. И признайся я ему сейчас в своей интрижке, Даня начал бы с того, что вспомнил бы о нашем прошлом, потом сравнил бы его с моим настоящим и задал бы вполне логичный вопрос: «А мне ты тоже изменяла? – И добавил бы: – Ты не думай, сейчас это уже ничего не значит. Так что можешь сказать правду, она меня никак не заденет…» Этим самым он сказал бы: можешь признаться – я почти уверен, что и мне ты изменяла. И даже если бы я поклялась, что такого не было, он всё равно не поверил бы. Он копался бы в этом прошлом недели две, пытаясь найти какие-то доказательства присутствия постороннего мужчины во время нашего с ним романа. А не найдя их, вообще стал бы угрюмым и задумчивым. Я молчала и взяла со всех подруг обещание ничего не говорить Дане.

Арчил потом какое-то время ещё звонил, предлагая встретиться, но я отказала: вернулся Сергей, но самое главное – он абсолютно меня не впечатлил. Его горячность не шла ни в какое сравнение с той пассивностью и холодностью, которую он проявил на деле. Я была разочарована. Больше мне не хотелось его видеть.

А теперь я понимала: если Георгий поинтересуется обо мне у Арчила, то я пропала. Конечно, Арчил, может быть, и не расскажет, как далеко зашли наши отношения, но ведь он может намекнуть. И вообще, грузины по-особенному относятся к русским девушкам. В большинстве своём они уважают только собственных женщин. А всех остальных могут осыпать подарками, ухаживать за ними, но никогда не поставят их в один ряд со своими. Они никогда не позволят себе с грузинскими девушками того, что позволили бы с русскими. Обидно, конечно, но здесь вряд ли что-то можно изменить. Это, кстати, почти незаметно, но такая лёгкая перемена в отношении, как едва уловимый холодок, смена взгляда, телодвижений, всегда угадывается, если внимательнее присмотреться. Это как уловить направление ветра.