Горицвет. лесной роман. Часть 2(СИ)

"Ну, кому, кому это может быть нужно? - не раз говорила она себе, отшвыривая в припадке удрученной покорности хрусткий корсет. - Какое бессердечное существо это придумало? Почему оно посчитало, что мне может быть приятно тратить по два часа только на то, чтобы два раза поменять платье? Или почему забота о моей непорочности должна проявляться в виде всех этих диких сооружений из трех-четырех слоев ткани, под и над пластинками из китового уса, шнуровок, оборок и подвязок? Чем я провинилась, что должна просто ради прогулки по улице снаряжаться, как будто допотопный рыцарь на штурм вражеской крепости? Мало того, что я трачу время, которое могла бы использовать с большей пользой, трачу деньги на покупку всех этих ненужных, по сути, лишних вещей, так еще и мучаюсь из-за скованности движений, терплю жуткое стеснение во всем теле и резь от впивающихся в меня оков, изнемогаю в них летом от жары, зимой - от их непомерной тяжести, и во всякое время ненавижу из-за всей их неудобной, навязанной, гадкой бессмыслицы. Наконец, я просто лишаюсь естественного права свободно дышать. Эта одежда - самая настоящая тюрьма для любой нормальной женщины. И любая нормальная женщина не может не желать сбежать из этой тюрьмы, из этого позорного тряпичного рабства. Я, во всяком случае, уже пробую убежать и буду бежать, пока у меня останется хоть капля здравого смысла".

Первый шаг, сделанный Жекки во имя раскрепощения - отказ от корсета - стоил ей в свое время уймы потраченной энергии и душевного здоровья. Инские дамы - даже Муся Ефимова - наотрез отказались поддержать ее начинание. Мало того, многие обрушились на нее с гневными нападками, обвинив в страшном моральном преступлении. Жекки была обескуражена. Она никак не могла ожидать, что такие же как она, страдающие в рабстве создания, окажутся до такой степени прочно прикованы к своим цепям. Но тогда, во время первого столкновения с общественным мнением, Жекки была еще слишком молода. Сейчас она стала и опытнее, и взрослее. Сейчас, вопреки одержанной тогда победе, она уже знала, что идти напролом почти всегда бессмысленно, и что нужно уметь угадывать ситуации, в которых подчинение заведенному порядку - меньшее из зол. Такой ситуацией была как раз нынешняя, вызвавшая в рядах благочестивых инских обывателей очередной приступ негодования против ее чересчур откровенных поступков.

"Чтобы быть вызывающей, нужно быть безупречной", - подумала Жекки, стоя перед трюмо и внимательно разглядывая себя в зеркале.

Желтоватый послеполуденный луч, идущий из окна, подсвечивал роящиеся в воздухе сонные пылинки. Цеплялся за спутанные плети герани, свисавшие над сдвинутым комодом, и отчетливо выделял в зеркальном сиянье тоненькую фигурку в короткой батистовой сорочке. Клетчатое бумазейное платье, в котором Жекки вернулась от Коробейниковых, только что не без усилий снятое, лежало тут же в ногах.

Жекки щурилась от прямого света и слегка отклоняла вниз голову, словно избегая своего слишком прямого взгляда. Почему-то смотреть на себя вот такую, как теперь, ясную и какую-то беспомощно-трогательную, было и любопытно, и чуточку совестно. Словно многое открывалось заново, и словно бы увиденное было слишком неуловимо для прямолинейного чувства, но будучи чувственным только по проявлению, в глубине вызывало безотчетное и сильное веянье подлинной красоты. Как тепло окрашивалась сейчас в неярком золотистом луче чистая млечная кожа ее спины, плеч и шеи, как мягко растекался этот скованный сухой свет от ее хрупких и острых ключиц по раздвоенному высокому выступу груди, и какими нежными и сочными становились обведенные им под сорочкой розовые пятна сосков и маленький холмик живота с малиновой ямочкой над пупком. Какой узкий изгиб, несмотря на отсутствие душных утяжек, выписывала талия и как плавно и притягательно, по контрасту с ним, растекалась уходящая вниз широкая линия бедер.