- Почему? - повторила Жекки, сознавая в этом попугайстве то же безотчетное упрямство и ту же болезненную неспособность примириться с чем-то неминуемым и беспощадным, что неудержимо гнало ее из дома, бросало в ночные притоны Инска, уводило во тьму, заключало в объятия Грега, наконец, столько времени подначивало безуспешно искать волка и, вопреки всему, упрямо, бессмысленно ждать Аболешева.
- Потому, что мы более не связаны, Евгения Павловна, - бесстрастно произнес он.
Жекки чуть было в третий раз подряд не повторила тот же вопрос. Но подползающая изнутри вязкая мгла - истощение остывающего пламени, вдруг охватила ее резким холодом. Она перевела дыхание и тупо уставилась в пустые, проходящие мимо нее идольские глазницы. Уже не верилось, что на их месте когда-то были живые глаза, тем более, глаза, которые она так долго любила, которые столько лет не замечали никого из живущих, кроме нее.
- Мы должны с вами расстаться, - донеслось до нее, и Жекки не узнала голоса.
В его звучании не было больше даже подобия тех нот, к которым она привыкла. Но разве и он сам тот, кому когда-то принадлежал этот голос, был все еще рядом, все еще с ней? Жекки больше не могла быть в этом уверена. Ее уже не отпускала мысль, что ни ее собственная воля, ни ее подлинные чувства не участвуют ни в чем, что происходит сейчас в этой гулкой комнате, старомодной музыкальной шкатулке - гостиной, ставшей похожей на склеп. Что все, что она переживает теперь, внушается ей безликой и бесчувственной силой.
- Вам нужно, чтобы я вас оставила? - выдохнула она словно бы, оторвав от себя самый жгучий кусок замирающего в ней сиянья.
- Да, - подтвердил Павел Всеволодович.
Этот ответ, очевидно, показался ему вполне исчерпывающим. Он слегка отклонил свой мертвящий взгляд. И почти сразу в Жекки что-то прояснилось. Она с негодованием и какой-то невероятной для загипнотизированной куклы страстностью вскочила с дивана и, подбежав к Аболешеву, жестко вцепилась в него обеими руками.
- Что ты такое говоришь, Павел, что ты говоришь, очнись! Как ты можешь, как смеешь говорить мне такое, - она судорожно встряхнула Аболешева, ухватив его за обвисшие плечи. - Ты же так ничего не добьешься. Ты не заставишь меня... не заставишь поверить, что ты идешь на это сам, ты не можешь этого. Неужели это все из-за того, что я сделала? Но этого не может быть. Ты же понимаешь, что Грег - это всего лишь... Когда ты узнал о нем в лесу, когда я проговорилась, и ты чуть не разорвал меня, и после... ночью, когда ты преследовал нас, а после стоял на холме, и все прекратил. Ты даже тогда был великодушен, а Грег мог бы убить тебя...
- Он бы не мог, - сказал Аболешев, медленно отрывая от себя пальцы Жекки. - Странно, что вы не поняли.
Слегка обескураженная, Жекки подалась назад и почти сразу испугалась от того, что действительно так долго не понимала. В который раз она изумилась своей слепоте, своему неумению разгадать то, что в сущности, всегда лежало на поверхности. Как она могла так долго не видеть, не осознавать, до чего несоразмерны силы обычного человека, пусть даже такого смелого и сильного, как Грег, и оборотня - тайного властителя, не подвластного никому из людей. Только сейчас, за одну долю секунды она, наконец, поняла, кем на самом деле был ее муж. Потрясенная, она не могла выдавить из себя ни звука. Затем, ослабев и поддавшись тонкой гипнотической зыби, вновь опутавшей ее сознание, опустила руки и с кукольным послушанием вернулась на место. Она вновь стала как-то чересчур спокойна.
XLIV
Было видно, что Аболешев устал. Ему было больно двигаться, трудно говорить и, тягостно продолжать, в сущности, ненужное объяснение. Выходка Жекки его окончательно утомила. И все же что-то мешало ему удовлетвориться сказанным. Что-то словно бы исподволь заставило снова заговорить. С оттенком былой, далеко отступившей, радости Жекки услышала, как зазвучал в ней его прежний живой голос. И она снова будто впала в легкое забытье, ощутив, как сквозь зыбкую дрему в нее вливается другая, близкая, горькая и родная душа. Так разговаривал с ней в былые дни Серый. Так безмолвно они понимали друг друга.
"Что ж, как хотите, вернее... - говорящий поток его мыслей проникал, казалось, в самую глубину сознания. - Вот видите ли, еще совсем недавно я полагал, что этот разговор совершенно невозможен, и однако же, только что сам затеял его. Вы знаете, кто я, и это знание не отвращает вас. Когда-то я думал, что мы будем неразлучны, а сейчас знаю, что расставания не избежать. Если бы я мог предвидеть что-то похожее, то, вероятно, сумел бы не допустить такой грубой откровенности. Она чужда мне и будет тяжела для вас. Но вы имеете право знать, что побудило меня объясниться. Я скажу лишь самое необходимое. Слушайте.