Горицвет. лесной роман. Часть 2(СИ)

Она вполне отчетливо понимала каждое звучащее в ней слово, стараясь усиленно разгадать за ними какой-нибудь утешающий второй, может быть, непреднамеренно скрытый, смысл. Но не находила. Несколько раз пробовала прервать вымученный монолог Павла Всеволодовича, но какое-то давящее ощущение так и не позволило ей заговорить. Видимо, Аболешев старался, как мог, поддерживая ее безмолвную покорность. Но как только его речь прекратилась, гипнотическая пелена вокруг Жекки стала рассеиваться, и она с удивлением поняла, что ненавистные нотки в ее сердце исчезли.

"Подумать только, признается как в каком-то злодеянии в том, что выбрал меня, - словно бы убеждала себя Жекки, - как будто не понимает, что настоящее зло причиняет совсем другим. И ведь не может не понимать, значит идет на это с осознанной целью. Может быть, он сказал все это для того, чтобы я начала его бояться. Чтобы возненавидела, сама пошла на разрыв. Или хочет оттолкнуть подальше от какой-то очень важной мысли, как от последней черты, от чего-то такого главного, что пока мне не дается. Он все время думает об этом и тревожится за меня, и, кажется, страшно не хочет, чтобы я сама догадалась. Вот в чем дело.

Конечно, он все мог бы устроить и пробовал, но слишком устал. Он даже не в силах поддерживать это зыбкое гипнотическое внушение. Прибегнул к нему, как к последнему средству. Если бы у него было больше сил, то сделал бы по-другому. Просто сделал. Без объяснений. А сейчас... От чего же он меня предостерегает? От чего уводит с такой настойчивостью? И почему? Неужели страх полнолуния?" -

Каменное давление безжизненного вгляда, проникавшее из красного сумрака, мешало ее мыслям выстроится в правильную цепочку последовательностей. Жекки пыталась, как могла, но схватить ускользающую путеводную нить не получалось.

Понятно, что причину нужно искать не во мне, не во всей этой истории с Грегом или нет... не может быть. Неужели уязвленное самолюбие, эта его адская гордость всему виной? Конечно, он горд, и уязвлен, должно быть, безмерно, и все-таки трудно поверить, что с его понятиями о человеке, с его представлениями о том, что может помимо желания иной раз выкинуть человек, наконец, с его бесподобной проницательностью, неужели он мог оскорбиться до такой степени?

Жекки зябко передернув плечами, как будто стряхивая неприятное подозрение, приподняла глаза. Каменный лик встретил ее взгляд неподвижным холодом.

- Так это не из-за Грега? - спросила она, одолев нежданную робость.

- Нет, - произнес он с той же холодностью, с какой смотрел на нее.

- И вы... вы простили меня?

- Нет, - ответил он так внятно, что Жекки содрогнулась от пронзившего ее смысла. - Кстати, я узнал вашего Грега много раньше, чем вы думаете. Петр Александрович был моим прикрытием, весьма надежным и достойным, надо сказать.

"Петр Александрович?" - Жекки чуть было не спросила, кто это, но быстро спохватилась. В ее мыслях Грег никогда не связывался с его полным русским именем, а в устах Аболешева оно и подавно звучало как что-то фантастическое. Ощущение нереальности происходящего снова отозвалось в ней болезненным спазмом.

- И это не удивительно, - снова заговорил Аболешев, - поскольку мы хоть и очень дальние, но все-таки родственники, почти братья. Странно, правда? К тому же, Ратмировым не привыкать к этой, навязанной роли, хотя бы сами они и не подозревали об ее истинном назначении. Так, Грег довольно исправно отвлекал от меня внимание некоего Охотника, личности тоже по-своему занимательной, хотя и в отрицательном смысле. С ним у меня были кое-какие счеты... - При этих словах каменное лицо Аболешева потемнело. Видимо, воспоминания о том, как он поквитался с Охотником, были не слишком приятны. - Это было давно, - сказал он, меняя тон. - Да, потом господин Охотник не сильно беспокоил меня - он занялся Грегом. Для вас, все это уже не ново, верно? Судите сами, что я мог испытывать к Грегу? Да почти ничего, разве немного благодарности. Так было, пока он... Забылся, пожалуй. Перешел черту. Я не мог ему этого позволить, хотя и был на ту пору крайне стеснен в средствах. Что было делать? Стреляться? Я не хотел убивать. А Грег не мог причинить мне вреда. Оставалось только предоставить вас вашему выбору. Тогда мой человеческий двойник уехал. Оставил смешную записку, по всей видимости, еще на что-то надеясь. Но тот, кто жил во мне, обретая волчье естество, не имел иллюзий. Он был взбешен. Помните тогда, в лесу... Я, в самом деле, был готов разорвать вас. Я не владел собой. Зато вы узнали почти все, от чего я вас безуспешно пытался оградить многие годы. Так вышло само собой. Я хотел отвратить вас от волка и вместе - от Грега, а вышло, что выдал себя.

Жекки зашевелилась, поджав под себя одну ногу. "Значит, он все-таки любит меня. Любит так сильно, что не может ни терпеть подле меня кого-то другого, ни простить мою обманутость Грегом". Но один взгляд на окаменевшее лицо Аболешева - и от этой мимолетной надежды не осталось следа.