Горюч камень Алатырь

В день Владимира Новгородского на завод сыпалась белая, густая и мелкая крупа. Снегом, словно пушистым оренбургским платком, были заботливо укутаны все безобразия и уродства каторжного быта: неопрятные бараки, покосившиеся крыши, ямы и мусорные кучи, горы битого кирпича возле винниц. Казалось, всё вокруг посветлело, принарядилось и вдохнуло свежего, ядрёного воздуха. Весело белела главная заводская улица, вся исчирканная стежками следов – человеческих, собачьих, птичьих и крохотных мышиных. Поперёк этих цепочек уверенно пролегли первые санные борозды: господин обер-полицмейстер с семейством вернулись из Иркутска. Ездили с серьёзнейшей целью: приобретение нарядов для дочерей. Вечером начальник завода давал бал в честь собственных именин, и первые гости съехались уже к обеду. Пёстрый кружок девиц сидел в гостиной, болтая и обмахиваясь веерами, сделанными у единственной на весь завод мастерицы: горничной мадам Лазаревой. Когда-то Пранька служила в варшавском борделе, и держать в руках веер ей приходилось. Кривобокие конструкции, которые бывшая жрица любви мастерила из петушиных перьев, папиросной бумаги, пробки и бечевы, выглядели, что и говорить, неавантажно. Но всё же это было лучше, чем вовсе ничего, и десяток девиц с энтузиазмом, теряя перья, обмахивались Пранькиными веерами.

– Нет, mesdames, всё же веер должен быть настоящий, – сокрушённо заметила Надин Стевецкая, когда изогнутое, сине-зелёное перо, не выдержав сопротивления воздуха, выскочило из пробковой основы. – Это несносно, в конце концов… Чувствуешь себя совершенной провинциальной дурочкой! А нам в институте постоянно внушалось, что вещь должна быть или дорогая и хорошая – или же её вовсе не надобно!

– Но не всегда же можно этому правилу последовать! – весело заметила одна из пухленьких поповен. – Вот шляпка, например! Мы с сёстрами сами шьём и обтягиваем, а куда же деваться? Не выйдешь ведь летом с непокрытой головой! Выглядишь, разумеется, как сыроежка, в Иркутске, вероятно, на смех бы подняли… а здесь-то сойдёт! Всё едино женихов не сыскать! Одной только нашей Натали посчастливилось…

– Ну, что же вы хотите: дочь начальника завода! – язвительно заметила Надин, – Для неё всё припасено: и наряды, и приданое, и жених!

– Не надо быть такой злой, душа моя, – ненатуральным голосом возразила поповна. – Осенью Натали была на пороге смерти! Доктор Иверзнев спас её, рискуя жизнью! Разумеется, что они…

– В жизни не подумала бы, что Иверзнев в неё влюблён! – поморщилась Надин. – Они даже не танцуют никогда! И чем Натали может быть интересна мужчине, хотела бы я знать? Несносные разговоры о книгах, о статьях в журналах, о каких-то мужских сложных вещах… Она просто синий чулок! Я была в её комнате – так там, не поверите, книги стопками стоят от пола до потолка! И к чему столько? Пыль на себя собирают, и всё… И, что самое ужасное, Лидинька, – Натали все их прочла!

– Это в самом деле так, – солидно кивнула Лидинька. – Я сама видела её с открытой книжищей в пуд весом! Толще, чем батюшкино Евангелие! Она и мне пыталась всучить роман какой-то, я еле-еле отбоярилась! Роман… Да меня и маменька заругают, коли я такую ересь открою! Право, не знаю, отчего господин Тимаев не пресекает это! Ведь надо и о будущем дочери подумать, о её замужестве!

– Зачем же ему об этом думать, ма шер, коли всё давно решено! – хихикнула ещё одна из барышень.

– Но ведь они не объявляли о помолвке, – медовым голосом вставила Надин. – Стало быть, предложение ещё не сделано. И я догадываюсь, отчего господин Иверзнев медлит! Надо отдать ему должное: он умный человек… Глупо связывать свою судьбу с женщиной, которой ничего не интересно, кроме пыльных книг и бредовых идей!

– Мне кажется, вы слишком несправедливы, – краснея, тихим голосом вмешалась младшая дочка почтмейстера, крошечная, беленькая Аннушка. – Натали Тимаева очень мила… В конце концов, это же ей мы обязаны сегодняшним праздником! И новыми кавалерами! Разве не она уговорила отца, чтобы эти несчастные поляки были приглашены нынче? Папенька говорил, что они – враги нашего отечества, изменники… но я отказываюсь в это верить! Ведь их отечество – не Россия, а Польша, так как же можно требовать…

– Аннушка, папа запрещает говорить о политике! – строго заметила ей старшая сестра. – Что о нас подумают? Нельзя же, в самом деле, как Натали… Впрочем, в одном ты права: нынче у нас на три кавалера больше. Надеюсь, они будут танцевать! А не как этот невоспитанный Лазарев! Придёт, сядет с мужчинами – и не встанет до конца вечера! Зачем приходить на балы, ежели не танцуешь?!

– А мне кажется, он тоже несчастный, – тихо сказала Аннушка. – Иметь такую красивую супругу – и не любить её… Ведь мадам Лазарева лучше нас всех, надобно это признать! Как она, должно быть, ужасно чувствует себя… Быть такой утончённой, такой блистательной, проделать длинную дорогу из России к мужу – и увидеть, что он о тебе и думать забыл! И живёт с мерзкой каторжной тварью! Фу…

– Эта Меланья очень хороша, – опрометчиво заметила Лидинька, и на неё накинулись разом все: