Горюч камень Алатырь

– Да что же вы говорите! «Хороша»! Она каторжанка! Глупа, тупа, зла! За убийство на завод попала, неужели вам не известно?! Это мужчины могут из-за смазливой рожицы полностью ум утратить, но нам-то этого не позволено! Право, только Натали может целыми днями находиться в обществе этой ведьмы и не бояться! Впрочем, если отец поощряет… А вот наш папенька говорит, что господин Тимаев после локти будет себе кусать из-за того, что донельзя разбаловал дочь!

Донельзя разбалованная дочь господина Тимаева тем временем стояла у окна вместе с доктором Иверзневым и напряжённо вглядывалась в снежную завесу.

– Скоро танцы, а их всё нет! Михаил Николаевич, вы верно передали моё приглашение?

– И ваше, и вашего папеньки, – уверил Иверзнев. – Я убеждён, что Стрежинский с друзьями непременно придут. Им это необходимо гораздо более, нежели нашим барышням. Я уже пообещал им…

– Да-да! Я сделала всё, что было нужно! Мне от Ванды Сливицкой пришло собрание сочинений Лажечникова, роскошное издание в кожаных переплётах, четыре тома! И под каждым переплётом аккура-а-атненько вставлены письма на папиросной бумаге! От родных и товарищей этих несчастных! Я целую ночь их извлекала, страшно боялась порвать… Но, слава богу, обошлось. Нынче при всех верну вам журналы, которые вы мне давали осенью, там, среди страниц, вложены эти письма… Чему же вы улыбаетесь, Михаил Николаевич?

– Право, сам не знаю, – смутился Михаил, только сейчас заметив, что в самом деле улыбается, как дурак, глядя в серьёзные голубые глаза напротив.

– Хотя вы правы, – Наташа озабоченно вздохнула, осмотрелась. – Пусть уж лучше наши барышни думают, что я с вами кокетничаю. И папеньке так спокойнее.

Против воли Михаил улыбнулся ещё шире, и Наташа взглянула на него даже с некоторым изумлением:

– Да что с вами нынче, Михаил Николаевич? Может быть, я…

Договорить Наташа не успела, потому что в бальную залу вошли поляки.

Сразу же воцарилась глубокая тишина. Прекратился даже ожесточённый мужской спор о земской реформе. Все взгляды обернулись к Стрежинскому и его товарищам, стоящим в дверях. Послышалось тихое женское «ах…», короткий, стремительный обмен взглядами в девичьем кружке. Наташа Тимаева поднесла пальцы к губам и бросила на Иверзнева выразительный, полный глубокого волнения взгляд, от которого у Михаила мурашки пробежали по спине. Ему показалось, что Наташа разом повзрослела на несколько лет. Страшно вдруг захотелось взять в руку эти тоненькие пальцы, сжать их в ладонях… Но Наташа уже, отвернувшись от него, торопливо искала глазами отца. Прочие продолжали беззастенчиво разглядывать новых гостей.

Одеты поляки были чудовищно – даже на взгляд добродушного и невзыскательного заводского бомонда. Самый старший из них, кряжистый и сумрачный Владислав Хлудич, был в старом, потёртом до блеска сюртуке, которому неумелая чистка пошла, казалось, только во вред. Збигнев Ячинский, худенький быстроглазый юноша, явился в простонародном суконном армяке, весьма смело перешитом заводским портным Гришкой на благородный манер. Гришка, не мучаясь сомнениями, разрезал зад армяка и сметал из него фалды, отхватил воротник, а пояс распустил и собрал сзади сборками, украсив свой шедевр невесть где добытым золотым шнуром, которым обычно подвязывают гардины. Получилось нечто среднее между гусарским ментиком и ватным шлафроком. Стрежинский же пришёл в обычной пехотной шинели с медными пуговицами. У всех троих красовались на ногах разбитые, но тщательно вычищенные сапоги, под верхней одеждой были надеты рубашки грубого полотна с простонародным глухим воротом – и ни у одного не было перчаток. Гости начальника завода смотрели на этот каторжный стиль с недоумением и испугом, не зная, как себя вести. Поляки же, случайно или намеренно не замечая того эффекта, который вызвало их появление, стояли в дверях спокойно и непринуждённо, отвечая растерянным гостям прямыми, слегка надменными взглядами.

Наташа быстрыми шагами подошла к отцу, решительно продела свою руку под его локоть – и господин Тимаев опомнился. И вместе с дочерью поспешил навстречу полякам.

– Добрый вечер, господа, рад вас видеть, прошу, прошу… Позвольте представить вам мою дочь, Наталью Владимировну… очень приятно, господин Хлудич, господин Ячинский… С господином Иверзневым вы знакомы. Господин Лазарев Василий Петрович, главный инженер завода, рекомендую… Его прелестная супруга, Лидия Орестовна, украшение, так сказать, нашего скромного общества! Лидия Орестовна, что с вами? Вам дурно? В самом деле, душно как здесь, господа… Надо бы форточки открыть!

– Нет, нет, право, нет… Я замечательно себя чувствую, – уверила взволнованного Тимаева бледная, как полотно, Лидия Лазарева. – И… очень рада знакомству с… господином Стрежинским. Я столько слышала о нём!