Горюч камень Алатырь

– Базиль! – послышался сорванный от волнения голос, и бледная Лидия Орестовна, не замечая Иверзнева, схватилась за рукав мужа. – Базиль, я дурно себя чувствую… прошу вас, проводите меня домой!

Лазарев вздохнул и обречённо сказал:

– Чёрт с вами, идёмте.

Танцы были ещё в разгаре, когда Наташа Тимаева потихоньку выскользнула из залы. Быстро пройдя через сени, она открыла дверь в пустую, залитую лунным светом спальню и, почти бегом приблизившись к окну, прижалась лбом к ледяному стеклу. Некоторое время она стояла неподвижно, с закрытыми глазами. Все беспокойства и опасности были уже позади: письма спрятаны и переданы в надёжные руки, Иверзнева никто не посмеет обыскивать, нынче же поляки будут читать письма от родных, а Ванде она напишет ничего не значащую фразу о том, что всё удалось как нельзя лучше… Но весь сегодняшний вечер Наташа волновалась так, что сейчас ей не удавалось успокоиться, как она ни старалась.

Луна, повисшая в окне, окатывала сугробы тусклым серебром, искрилась в унизавших застреху сосульках. Заглядевшись на эти лунные самоцветы, Наташа не услышала быстрых шагов за дверью и вздрогнула от тихого скрипа двери.

– Извините меня, я уже иду… – начала она, поворачиваясь… и осеклась: в двух шагах от неё стоял Вацлав Стрежинский.

– Пршепрашам, панна Наталья, – неловко, с запинкой вымолвил он. – Я…

– Зачем вы здесь? – растерянно спросила Наташа. – Это неосторожно, вас могут заметить…

– Я знаю, – Стрежинский закрыл за собой дверь и, приблизившись к Наташе, вдруг легко опустился на одно колено. – Я хотел лишь поблагодарить вас. И сказать, что отныне и навечно я ваш друг и раб.

– Так не бывает, пан Стрежинский, – тихо поправила его Наташа. – Друг не может быть рабом.

– Вы правы, – Стрежинский, смущённо усмехнувшись, опустил голову. – Но помните, – я теперь всегда буду к вашим услугам. Всегда, панна Наталья! Ничто на свете не заставит меня забыть о сегодняшнем дне. Отныне, что бы ни случилось в моей или вашей жизни, только позовите – и я приду с другого конца света, чтобы помочь вам! Для меня это будет великой честью, – он взял холодную, дрожащую руку девушки, бережно поцеловал её. Затем легко, словно завершая фигуру мазурки, поднялся, коротко поклонился – и, не оборачиваясь, вышел.

На улице была кромешная тьма. Снег пестрил полосами черноту, из тайги отчётливо слышались волчьи завывания. «Сильно как они в этом году…» – подумал Лазарев, на ощупь спускаясь с крыльца и подавая руку жене.

– Я надеюсь, вы доведёте меня до дома, Базиль? Или бросите посреди сугроба в темноте?

– Доведу, деваться некуда, – сквозь зубы ответил Лазарев. – Хотя в сугробе вам самое место. Извольте дать руку.

– Как вы несносны и грубы… – выразительно вздохнула Лидия. – Только кухарки и способны вас выносить! Боже, о чём я думала, когда надевала такое хорошее платье в такую погоду… Его же надо возить в экипаже, а не таскать по снегу! Теперь весь подол придётся отпарывать… Какой ужас, неужто конец туалету? Базиль, что вы делаете?!. Перестаньте, прекратите!!!

Но Лазарев, не слушая испуганных возгласов жены, довольно грубо схватил её подмышки, вскинул себе на плечо и широкими злыми шагами двинулся по тёмной улице. Остановился он лишь один раз – чтобы прорычать:

– Если вы сейчас же не замолчите – я брошу вас в снег и уйду! Вы мне осточертели сверх всякой меры!

– Варвар… – слабо послышалось в ответ. Но на большее Лидия Орестовна не решилась. И благоразумно молчала до тех пор, пока муж не поставил её с размаху на верхнюю ступень крыльца её дома.

– Надеюсь, на этом – всё? Доброй ночи, сударыня.

– Подождите, Базиль, – задыхаясь, сказала Лидия. – Прошу вас зайти. Мне… Я хотела поговорить с вами.

– Говорить нам совершенно не о чем. Прощайте.

– Базиль, это очень важно! Поймите, я, кажется, попала в ужасное положение и…

– Денег нет.

– Зайдите в дом, чёрт вас возьми! – в зазвеневшем голосе женщины явственно послышался польский акцент. – Лишь несколько слов, поверьте! И можете бежать к своей немытой каторжанке! Что вам стоит потратить пять минут?!

– Перестаньте визжать, как кошка в трубе, – брезгливо сказал Лазарев. – Напугаете прислугу! Извольте, я к вашим услугам… только замолчите.

В комнате Лазарева небрежным жестом показала мужу на стул и порывисто прошлась по тёмной комнате от стены к стене. Долго зажигала свечу, вполголоса бранилась по-польски. В конце концов уронила огарок и, упав в кресло, предоставила Лазареву затаптывать искры, рассыпавшиеся по половику. Покончив с этим, Василий Петрович подождал, пока свеча в медном шандале не разгорится ровно и ярко, и, глядя на отражение огоньков в чёрном окне, спросил:

– Итак, сударыня, что вам от меня угодно?

– Базиль, мне страшно.

– Если вы ещё раз назовёте меня этой кличкой комнатной болонки – я уйду.

– Ах, матка боска, какое это может иметь значение… Ну хорошо, Василий Петрович… Мне в самом деле страшно. Я не знаю, что мне делать. Этот человек здесь. Боже мой, боже мой, Сибирь так огромна, – и надо же было, чтобы именно сюда!..