Горюч камень Алатырь

– О, лишь потому, что для Мари это было забавой, а память у ней отменная! Она с такой лёгкостью воспроизводит все те… – Александрин запнулась, – образцы народной фантазии, которые слышит в девичьей!

Именно это Закатов, сам выросший на "образцах народной фантазии", и опасался услышать. И, старательно разрезая Дунькин грибной пирог, сказал:

– Мадемуазель Александрин, я понимаю, что с моей стороны безответственно и, вероятно, даже жестоко просить вас об одолжении…

– Никита Владимирович, я готова сделать всё, что в моих силах! – перебила его Александрин так страстно, что Никита даже умолк от неожиданности, – Вы избавили меня от такой муки… от такого положения… Я день и ночь думаю о том, как мне отблагодарить вас! А вы!..

– Что за вздор, Александрин! – сконфузился он. – Мы ведь, кажется, уже давно договорились, что не станем даже упоминать…

– Да, да, я помню, прошу меня простить… Но теперь, когда вы хотите от меня услуги, я так счастлива! – Александрин вдруг улыбнулась как девочка, ясно и весело, – Что же я могу сделать для вас?

– Я хотел бы… Если, разумеется, вас не утомит это… ведь вы… ваше положение… Одним словом, не могли бы вы хоть по несколько минут в день говорить с Маняшей по-французски и по-немецки? Ведь вы окончили Смольный институт и наверняка прекрасно можете…

– О, я была первой в отделении! – радостно сообщила Александрин, – И я с огромным удовольствием займусь Мари! Да ведь мы уже занимаемся! Она так умна, так сообразительна! С ней так забавно говорить! В её обществе я сама чувствую себя гораздо легче, чем… – она вдруг запнулась, снова покраснела, с нарочитым старанием расправила салфетку у себя на коленях. Закатов, не зная, чем вызвана такая перемена в молодой женщине, не сводил с неё взгляда. Но Александрин больше не произнесла ни слова – и Закатов не стал настаивать.

В тот вечер он долго не мог заставить себя отправиться в постель и, меряя шагами кабинет, то и дело останавливался у окна, за которым опять разошлась метель. В палисаднике, казалось, сражались зыбкие белесые призраки. Они то яростно бросались друг на друга, сплетаясь в вихрящемся клубке, то падали замертво в сугробы, то медленно, словно через силу, начинали подниматься и опять сходились, взмахивая страшными крыльями и щупальцами… «Поневоле Гофмана с его фантасмагориями вспомнишь… – рассеянно думал Никита, вглядываясь в снежную юлу, носящуюся над забором, – Когда, кстати, следующую «Ниву» пришлют? Совсем худо стали ходить письма…»

В том, что он ждёт письма от Веры, Закатов не желал сознаваться даже самому себе – но нестерпимая, сосущая тоска давала о себе знать всё сильнее. Последнее письмо от княгини Тоневицкой пришло осенью, к Маняшиному Дню ангела. Закатов так и не ответил на него – и больше не получил от Веры ни строчки. День шёл за днём, и понемногу он начинал волноваться – хотя и сам не мог себе объяснить, почему.

«Почему?! Знаешь прекрасно, почему! – ожесточённо думал он, отвернувшись от окна и вновь принимаясь мерить шагами кабинет. – «Лицемер чёртов! Не понимает он, видите ли, отчего ему не пишут… Оттого, что она занята! Оттого, что ей некому помочь! Оттого, что ты ей никто и звать никак! Оттого, что ты сам не ответил ей на последнее письмо! Так и не осмелился, трус проклятый, написать ей правду об Александрин!»

«Вздор, при чём тут смелость?» – злился он, остановившись у стола и глядя на бьющийся язычок свечи как на личного оскорбителя. – «Я просто не мог… не имел права… Я же дал слово Александрин, что Вера не узнает ни о чём! Да, вероятно, это было опрометчиво, – но как же ещё было успокоить этого несчастного ребёнка? Она ведь в самом деле была в ужасе от того, что я могу поставить княгиню Тоневицкую в известность… Отчего же всё-таки Александрин так боится своей приёмной матери? Я знаю Веру всю жизнь… Она не способна причинить кому-то зло. Александрин сбежала из её дома с подлецом. Грустная история, но не она первая, не она последняя. Она сама говорила, что в доме княгини Тоневицкой с ней обращались как с родной дочерью, не наносили ни обид, ни оскорблений. Но отчего же Александрин так не хочет вернуться туда? Вера была бы счастлива принять её. Ведь во всём виноват один Казарин, скотина… Всё же мало я ему навалял, сукину сыну! Стольким людям изломал жизнь – и отделался всего-навсего битой мордой, мерзавец! Застрелить надо было гада к чёртовой матери… И вот теперь Вера продолжает страдать… а господин Закатов, видите ли, связан словом!