Горюч камень Алатырь

– Именно так! Вот вы говорили о жителях Луны… а представьте, что вас отправляют к этим жителям на вечное проживание! Сейчас я понимаю, что Тоневицкие были очень… очень хорошие люди… Никто из них не хотел ни мучить меня, ни издеваться… Но я привыкла совсем к другому! Судите сами: своей семьи у меня не было, на каникулы из института я ни к кому не выезжала! Училась за казённый счёт! Шесть полных лет в Смольном, в четырёх стенах, среди одних и тех же лиц… В институте всякую искренность, всякое живое чувство считали недопустимой вольностью, вульгарностью! Говорили, что только кухарки могут так себя вести! Что благородные барышни не должны проявлять свои чувства, если не хотят показаться глупыми и смешными! И мы в это верили, как в священное Писание! А тут… тут… Аннет распевает на два голоса с горничной под пианино – и вместе они хохочут как сумасшедшие! Княгиня Вера учит деревенских детей грамоте, а от них же, пардон, пахнет, они заросшие волосами, ч… ч… чешутся! Князь Сергей РУКАМИ выводит из дома собственного пьяного кучера! Укладывает его спать в людской, а на другой день даже не велит наказать! Я не знала, что и думать! Мне казалось, что все надо мной смеются, что всё это придумано нарочно! Что это ненастоящая, искусственная жизнь – как в театре! А ведь искусственным был наш институт и шесть лет моей жизни в нём… но как же я могла это понять?

– Неужели княгиня Вера не видела того, что происходит с вами? – мягко спросил Закатов.

– Видела… конечно, видела, как я сейчас понимаю, – грустно отозвалась Александрин. – Но каждый разговор с княгиней был для меня мукой. Я видела, как я непохожа на её детей. Понимала, что никогда не смогу стать такой же. Что никогда мне не обладать этой свободой, этой непосредственностью, этим спокойным изъявлением своих желаний… Я ведь даже не могла сказать за обедом, что суп не хочу, а хочу жаркое! Ела то, что положат, или не ела вовсе! Помню, однажды Аннет при мне уронила куриную косточку на платье… Вообразите, она попросту смахнула её под стол, как пылинку, и продолжала, как ни в чём не бывало, что-то рассказывать братьям! А я после такого позора лишилась бы чувств и неделю не смогла выходить из комнаты!

– В чём же позор? – удивился Закатов. – Обычная неловкость, со всяким может случиться… Я, помнится, однажды на званом обеде у командира полка тарелку щей на себя вывернул! И отправился домой в старых полковничьих шароварах! В таком виде и к цыганам с товарищами после поехал!

– А я бы, наверное, отравилась после такого, – серьёзно сказала Александрин. И замолчала надолго, глядя в гаснущее нутро печи.

«Пора заслонку закрывать, – подумал Никита. – Поздно… Да и спать пора.»

Он уже был готов пожелать Александрин спокойной ночи, когда она, не отворачиваясь от умирающих углей, спросила:

– Вы ведь очень близки с Тоневицкими, не правда ли?

– Думаю… думаю, что да, – осторожно ответил Закатов. Дремота разом схлынула без следа.

– Не известно ли вам… Князь Сергей Станиславович женился, наконец, на своей соседке? Адели Алфериной?

– Насколько мне известно, нет, – Закатов старался как можно тщательней подбирать слова и сохранять при этом небрежную интонацию вкупе с сонным выражением лица. – Но княгиня Вера писала мне, что князь Сергей женился на некоей Зосимовой… Варваре… отчества, простите, не упомню. Знаю только, что она – бывшая отпущенница Тоневицких. Об этом мезальянсе до сих пор шумит весь Гжатский уезд и обе столицы.

– Боже! – Александрин повернулась к нему так стремительно, что Закатов даже оторопел. – Так он всё же женился на ней? Он нашёл её?!

Глаза молодой женщины стали огромными. Никита, испугавшись уже по-настоящему, вскочил.

– Что с вами, дитя моё? Что я такого сказал вам? Вы так взволнованы, успокойтесь! В вашем положении это вредно, право… Может быть, вам лучше лечь в постель?

– Я лягу… лягу непременно, но только повторите! – бледное лицо Александрин уже было мокро от слёз, жалко дрожали губы. – Князь Сергей женился на Варе Зосимовой?!

– Княгиня Вера писала мне, что они уже ждут первенца… – пробормотал окончательно растерянный Никита.

Александрин спрятала лицо в ладони. Худые плечи её содрогались от рыданий. Никита подошёл к ней – и беспомощно замер рядом. Александрин неловким движением нашла его руку – и прижалась к ней губами.

– Александрин! Господь с вами! Я, воля ваша, не священник!

– Простите… – сдавленно пробормотала она. – Простите, но вы… но вы… своими словами… Простите, сейчас я возьму себя в руки… Нет, никого не зовите, ради Бога, оставьте!

– Но воды-то выпьете, чёрт возьми?! – напрочь забыл о хороших манерах Закатов.

– Да… пожа… пожа… S’il vous plait …

Бежать за водой в кухню было далеко, и Никита черпнул ковшом прямо из ведра у порога. Александрин жадно приникла к этому ковшу и совершенно по-простонародному, глубокими частыми глотками выпила его до дна. Капли бежали по её платью, падали на колени – она не замечала этого. Потрясённый Закатов стоял рядом, не зная что делать и страстно желая, чтобы пришла Дунька. «Чёртова кукла, вечно её нет, когда нужна!»