Горькая полынь моей памяти

  – Девочка? А почему тогда Кирпич? – чем-то неуловимым напомнил этот разговор тот, далёкий, покрытый крепким слоем горечи и дорожной пыли, разговор с её мамой, посредине источающих душный аромат лугов Поволжья.

  – Потому что красивая! – уверенно заявила Серафима. – Правда, мама?

  – Правда, – Эля кивнула, не отводя взгляда от Дамира.

  Конечно, ну, конечно же! Элеонора, названная в честь Элизабет Тейлор, не верящая ни в бога, ни в чёрта, назвала девочку в честь святого Серафима Саровского, а суку – Кирпичом. В этом была вся Эля.

  Его ненормальная, непредсказуемая, абсурдная, невероятная Эля…

  – Мы обязательно найдём Кирпича, – проговорила девушка. – Она просто испугалась и убежала, – успокаивала она дочку. Дамир молчал, ребёнок слишком мал, чтобы понимать произошедшее.

  – Конечно, убежала, – убеждённо ответила Серафима. – Поморы собак не привязывают, она могла убежать!

  Дамир едва не поперхнулся. От первой ли части предложения, от второй – неважно.

Самое странное, что видел в своей жизни Файзулин Дамир – это Эля, сидящая на краешке стула в его квартире, в его новой жизни. Она сходила в ванную комнату, отмыла, наконец, вызывающий, потёкший макияж и сидела в одежде Лали – шортах и футболке. Та забрала не все свои вещи, кое-что оставила за ненадобностью. Может, с умыслом вернуться, но в это Дамир не верил. Слишком умна была Алия Долматова, чтобы предполагать подобное.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

  Эля явно чувствовала себя не в своей тарелке, каким себя ощущал Дамир, он не мог анализировать. Задыхался, сходил с ума, мысли скакали как блохи, сердце неслось вскачь. Его трясло, как в лихорадке, тошнило от отвращения и какого-то звенящего, иррационального, непредсказуемого счастья – Эля на его кухне.

  В его доме. Его Эля. Эля. Эля. Его. Его ли?

  Он заказал ужин в ресторане, они быстро поели, в гробовом молчании. Дамир не знал, что говорить, забыл слова, буквы, звуки, он дышал горечью. Полной грудью, на полную мощь, всеми лёгкими. Чувствовал, чувствовал, чувствовал жизнь в каждой клетке тела. Жизнь, отравленную горечью, ядом, отчаянием, горем, но жизнь… И море было в окне тёмное, гнетущее, пугающе живое.

  Лишь Серафима громко стучала вилкой, с аппетитом жуя карбонару, а потом и пирожное с чаем.

  – Что такое карбонара? – спросила девочка, пугая васильковым взглядом. Тот самый, не битый жестокими реалиями взгляд, который видел Дамир на берегу полноводной, неспешной Волги.

  – Макароны с колбасой, – как смог, объяснил он.

  – Тогда буду, – Серафима кивнула и уселась ждать, когда привезут ужин. А потом показала, что слов на ветер не бросает, с аппетитом съела всю порцию, отхватив ещё немного маминой.

  – А это кто? – девочка показала на фотографию семьи Дамира, со свадьбы Каримы. Дамир не был сентиментальным, в момент, когда делалось фото, он мало что чувствовал. Лали поместила карточку в рамку и поставила на видное место – дань семейственности и уважению старших. Дамир не вмешивался.

  – Это моя сестра, это мама, это эби, бабушка, – объяснил он для Серафимы, – а это мой папа, – спокойно говорил Дамир, наблюдая за любопытным синим взглядом.

  – А мой папа умер, – отозвалась Серафима. – Он был русским лётчиком, разбился на военном самолёте, его сбили моджахеды в Иордане. Он герой!

  – Мне жаль твоего папу, – отозвался Дамир, глядя в упор на Элю.

  Моджахеды в Иордане. Элеонора в честь Элизабет, Кирпич, потому что собака – красивая девочка, а в Иордане моджахеды сбивают российские военные самолёты. Чем абсурднее ложь, тем больше в неё веры.

  – Можно, я погуляю по квартире, поищу место для Кирпича? – осведомилась Серафима, слезая со стула.

  – Конечно, – отозвался Дамир, смотря на рыжульку, как та с секунду потопталась на месте, а потом деловито прошла к выходу из кухни, где они и сидели, совсем по-семейному, как Юнусовы, когда не ждали гостей.

  Серафима запнулась, нахмурилась, становясь похожей на Алсу или Динара, те так же немного косолапили, с возрастом прошло. Бывает же… Дамир думал о собственных детях, думал отстранённо, а теперь словно увидел, как оно могло быть, и от этого горький аромат пронёсся сшибающим тараном. Могло. Не будет. Не эта абсурдная девчушка, приковавшая его внимание с первой секунды своего появления в его зоне видимости.

  – Лётчик? – он в упор посмотрел на Элю. – Ты в курсе, что Иордан – это река на Ближнем Востоке, а Иордания – страна, в которой моджахеды не сбивают российские военные самолёты?

  – Что первое пришло в голову, то и сказала, – огрызнулась Эля. – Не всем быть такими умными, как ты.

  – А голова тебе зачем дана? – впрочем, судя по сегодняшнему виду, ясно зачем. – Погуглить?

  – Некогда мне гуглить! – профырчала синеглазая. – Она неожиданно спросила, я не была готова, а по телевизору про лётчика того говорили, которого сбили, в Сирии… – неуверенно добавила Эля. Видимо, она не была уверена, про какого лётчика говорили по телевизору.