Горькая полынь моей памяти

  В глубине души он боялся, опасался новой Эли, своей реакции на неё. Несмотря на телесный голод, не единожды проклятую им же верность собственной жене, Дамир опасался реакции на беременность…

  Живи он рядом, изменения были бы не так заметны глазу, и Дамир иррационально опасался, что живот оттолкнёт его. Он сам не понимал себя, ругал за собственные мысли, ведь это его ребёнок, его жена. Его беременная жена. Но страх поселился в нём, как и страх навредить Эле или малышу. Если бы не сраная верность, он мог бы контролировать себя лучше, если бы… Элеонора Файзулина – единственная женщина в жизни Дамира, которой он был верен.

  Они всё-таки зашли в комнату, остались наедине. У Дамира сводило дыхание, путались мысли, кровь пульсировала в висках, на кончиках пальцев, в паху. Гремучий коктейль, ядерный. Он провёл рукой по тёплой, тонкой руке Эли, сцепляя пальцы в замок, успокаивая себя и её. Пахло шампунем, сладким, удушающим яблоком, но и этот искусственный, яркий аромат не мог перебить ту горечь, что витала вокруг и вплавлялась в каждую пору Дамира, проникая вглубь сердца.

  Провёл по ткани халатика, дёрнул пояс, спустил с плеч, отправляя на пол. Обнаружил под тканью маленькую сорочку, едва прикрывающую нижнее бельё и животик. Небольшой, островатый, симпатичный животик. Он провёл руками вверх, аккуратно, сдерживаясь изо всех сил, снимая сорочку, механическими движениями складывая хлопковую ткань.

  Над белыми трусиками-шортиками выступал животик - совсем небольшой, даже меньше, чем казался под широким платьем. Срок был маленький, неоткуда было взяться огромному животу. Дамир умом понимал это, но всё равно отчего-то удивился. Огладил, останавливаясь на пупке, скользнул руками по талии – странно, несмотря на живот у Эли ещё сохранилась талия, – опустил ладони на ягодицы.

  Он словно здоровался с тем существом, которое жило под сердцем его жены. Плотское внезапно отошло на второй, третий план. Опустил губы на тонкую, светлую кожу, прислонился щекой, прислушиваясь.

  – Он шевелится? – спросил шёпотом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

  – Да, но сейчас спит, – всхлипнула Эля.

  – Ты плачешь? – Дамир нахмурился, посмотрел на жену. – Не надо.

  – Нет, не плачу, это я так просто, сама не знаю почему, – залепетала она, судорожно размазывая слёзы по щекам.

  Позже оказалось, что Дамир зря боялся и переживал. Секс с беременной Элей ничем не отличался от того, что он помнил - приходилось немного сдерживаться, но ведь и раньше приходилось, слишком молоденькой была девушка для темперамента Дамира, его шальных желаний и фантазий. На мгновение показалось, что не зря он перешёл на ручной режим, храня не слишком-то почитаемую им супружескую верность. Такой страстной Элеонору он не знал. Гормоны.

  Он повёз Элю в город, хотел купить вещи для малыша, хотя бы самые необходимые на его взгляд: коляску, кроватку, люльку. Всего этого хватало в доме, но он желал купить сам, позволить Эле выбрать, порадовать жену, самому разделить крупицу волнительного ожидания. Как же в те дни он ненавидел контракт, связывающий его по рукам. Мечтал всё бросить, не возвращаться в ставшую ненавистной только по причине отсутствия там Эли, страну. Уговаривал себя, втемяшивал себе про долг, ответственные решения, семью, которой он обязан. Эля, его ребёнок – они зависят от него, он не может позволить испортить себе репутацию в деловом мире, не может разорвать контракт в одностороннем порядке, заплатив немалые штрафные санкции по итогам.

  Эля категорически отказалась от покупки, застыла в дверях «Детского мира» и не сделала ни шага, только мертвецки побледнела и залилась неожиданными слезами.

  – Нельзя, – бубнила она сквозь слёзы. – Нельзя!

  – Почему? – опешил Дамир.

  – Примета плохая, – ревела Эля. – Очень плохая.

  Дамир не нашёл, что ответить. Приметы… кто в них верит? Оказалось, Эля верит, мама верит, эби. И даже Карима вылупила глаза на брата, как на умственно отсталого, когда тот поведал о попытке облегчить быт будущей мамочки, и категорично заявила – ничего покупать до рождения ребёнка нельзя. Нельзя! Нельзя, и всё тут! Как ему в голову такое пришло? Взрослый же уже, а ещё муж, называется, – трещала Карима как сорока.

  – Не связывайся, – засмеялся отец, садясь рядом. – Ты никогда не поймёшь, что у женщины в голове, а что у беременной в голове – и Аллах не знает. Мы всё купим, не переживай.

  И всё-таки перемены настроения Эли пугали Дамира, дезориентировали. Она то смеялась, то плакала. Когда морок первой встречи прошёл, он разглядел синеву под глазами жены и припухлые веки, словно она плачет пока он не видит. Дамир допытывался, в чём дело, но ничего узнать не смог. Лишь вызывал бурные, отчаянные слёзы. Эля капризничала как самый настоящий ребёнок. Надувалась, отворачивалась, отказывалась говорить, потом снова ревела, требовала поклясться, что он не бросит её «ни за что, ни за что», и снова горестно, на разрыв, вздыхала.