Горький-политик

Отталкиваясь от философских идей Богданова о «собирании личности», Горький обращается к анализу возможных путей преодоления кризиса, разразившегося в его собственной стране, и дает резко отрицательную оценку поведению интеллигенции, особенно в сравнении с разночинцами. Действительно, русский интеллигент имел «все психофизические данные для сращения с любым классом, но именно потому, что рост промышленности и организация классов в стране развивались медленнее количественного роста интеллигенции, он принужден был самоопределиться вне рамок социально-родственных ему групп. Перед ним и разоренным крестьянской реформой «кающимся дворянином» стояли незнакомые западному интеллигенту острые вопросы: – Куда идти? Что делать?»[146].

Эти вопросы должны были привести к единственному решению: «идти в народ», помогать «развить его правосознание», вынуждать правительство к дальнейшим реформам, чтобы ускорить культурное развитие страны. Только это могло бы «дать тысячам личностей […] место в жизни»[147]. Народническая интеллигенция же, напротив, отдалилась от народа, когда на арену вышел новый социальный класс, пролетариат. Земельное дворянство и разночинцы, чувствуя приход западного капитализма, пытались защитить собственные привилегии: они оградили Россию «частоколом славянофильства», заявив, что ввиду «самобытности русского народа» и особого пути исторического развития страны, отмеченного своеобразным «стихийным социализмом», необходимо помешать дальнейшему распространению капитализма. На самом деле интеллигент отвергал социализм, потому что тот был «враждебен строю его психики». Ударившись в «крайний индивидуализм», народники, наследники славянофильства, идеализировали крестьянина, фактически бросили народ на произвол судьбы.

Писатель осуждает настойчивое провозглашение автономии интеллектуалов и заявляет, что единственный возможный для них выход – это отказ от своих привилегий: интеллигенция должна предать свой собственный класс и поставить себя на службу пролетариата. До этого момента «индивидуалист-мещанин оправдывает свою борьбу против народа обязанностью защищать культуру»; однако настало время радикально изменить положение вещей. В своем эссе Горький открыто высказывает недоверие к интеллектуалам непролетарского происхождения, которые получили главенствующие позиции в Социал-демократической партии, установив в ней авторитаризм и централизацию, характерные для их собственного социального класса. Это недоверие писатель сохранял на протяжении всей своей жизни[148], и именно оно заставляло его работать над воспитанием интеллигента рабочего происхождения – единственного, кто, по его мнению, мог стать выразителем истинно коллективистского духа. И сам Горький, несомненно, был живым примером такой личности.

Рассуждения Горького в «Разрушении личности» основывались на глубоком и тщательном анализе современной ему социально-политической ситуации и в философском плане в точности повторяли ход мыслей Богданова. Горький также видел единственный выход из создавшегося положения в коллективизме и обожествлял человечество, обретающее свободу в труде.

Спустя почти двадцать пять лет Горький использовал это эссе (публикации которого в «Пролетарии», как мы знаем, помешал Ленин) в своем выступлении на открытии Первого Съезда социалистических писателей: тогда разногласия, отвратившие писателя от революции 1917 года, были уже преодолены, и на родине его прославляли как первого пролетарского писателя. Сталин, по просьбе писателя просмотревший его речь накануне официального открытия Съезда, не высказал никаких замечаний. Кстати, еще во время конфликта Ленина и Богданова он открыто высказывал свою позицию в философских дискуссиях, волновавших партию, и писал Мише Цхакая, своему кавказскому другу: «В чем причина этой бури в стакане воды? Философская полемика? Тактические разногласия? Практическая проблема (отношения с меньшевиками и т. д.)? Чрезмерное самомнение отдельных личностей? Наша партия – пока еще не религиозная секта, она не может разделяться на группы на основании той или иной философской тенденции»[149].

Л. Троцкий отмечает оппортунизм товарища Кобы, который не занял четкой позиции, возможно, предполагая, что богдановская группа может сыграть важную роль в его политической карьере[150]. Позиция Сталина тогда была неоднозначной: с одной стороны, из его заявлений видно, что он «симпатизировал левым большевикам»[151], с другой – он не хотел открыто выступать против Ленина[152] Сталин наблюдал за развитием событий, делая вид, что занимает примирительную позицию, и в конце концов встал на сторону победителя.

Глава III Марксизм и религия: Ленин и «Богостроители»

1. Материализм и эмпириокритицизм: образец гностико-махейского мировоззрения