Горький-политик

Ленин же, по воспоминаниям Николая Бердяева, напротив, не допускал расхождений во взглядах: «Он требует ортодоксальных, согласных с тоталитарностью миросозерцания, т. е. революционных, взглядов на познание, на материю, на диалектику и т. п. от всякого, кто себя считает марксистом, кто хочет служить делу социальной революции. Если вы не диалектический материалист, если вы в чисто философских, гносеологических вопросах предпочитаете взгляды Маха, то вы изменяете тоталитарной, целостной революционности и должны быть исключены»[168].

В этих нескольких строках Бердяев, который недолгое время вращался в марксистских кругах, но впоследствии отошел от них и с начала XX века стал одним из главных критиков большевизма, очень точно отмечает особенности характера Ленина и делает выводы о «гностико-анархических» чертах его психологии. Понимание партии как узкого круга адептов, полностью посвятивших себя делу революции в надежде спасти мир от зла, и дуалистическое восприятие реальности, заставлявшее большевистского лидера делить мир на хороших и плохих, высказывая резкие суждения о вещах и людях – все это доказывало религиозный характер его образа мыслей. В этом контексте теории Богданова представляли альтернативу «манихейскому» мировоззрению Ленина, и в период с революции 1905 года до создания Каприйской школы была реальная возможность обеспечить им поддержку большинства членов партии.

В своей работе Ленин решительно отвергал любую возможность синтеза марксизма и новых философских течений. В свойственных ему страстной манере, не стесняясь в выражениях, он клеймил Маха, Богданова и их последователей как предателей революции самой науки: в результате с этого момента само слово «махист» стало в большевистском жаргоне самым настоящим ругательством. Полемика была настолько жесткой, что вызвала глубокий разрыв в европейской традиции философского поиска и диспута. Грубость, с которой велась дискуссия между Лениным и Богдановым, ярко описывает жена последнего, Н.В. Малиновская. В письме Алексинскому от 2 апреля 1909 года она рассказывает о крайней напряженности, создавшейся в отношениях соперников во время V Съезда Социал-демократической партии России.

«Материализм и эмпириокритицизм» был холодно воспринят критиками, которые отмечали его философскую несостоятельность[169]. Естественно, самую жесткую характеристику ему дал Богданов в философском памфлете «Вера и Наука»[170], где доказывалось, что Ленин превратил марксизм в самую настоящую религию, и подчеркивалась опасность этой трансформации.

«Раз есть вера, – пишет Богданов, – должен существовать и авторитет, от которого она исходит, авторитет, которому должно верить. Абсолютное – одно из имен этого авторитета. В данном случае «абсолютное» воплощается в идеях, когда-либо и где-либо высказанных Марксом и Энгельсом. Это – пророки абсолютной истины. И совершенно понятно, что, как пророки, они не должны, не могут говорить чего-либо неверного […] Вот почему не смотря на десятки лет, отделяющие нас от Маркса и Энгельса, на гигантские научные и технические перевороты, происшедшие с тех пор, вы, среди десятков если не сотен цитат из их произведений в огромной книге В. Ильина, не найдете такой, по поводу которой автор заявил бы хотя о частичном несогласии с тем или другим из них. Для авторитарного мышления в деле веры возможно только – все или ничего […] Очевидно, и критерию «авторитарности» взгляды Вл. Ильина удовлетворяют в полной мере. Их религиозный характер устанавливается, таким образом, с несомненностью»[171].

Свои долгие рассуждения Богданов завершает выводом, что, «чтобы защищать философию Маркса, полезно ее знать»[172],чего в случае с Лениным, по его мнению, утверждать нельзя. Познания Ленина, как напишет Богданов через несколько лет, «сосредоточены в сфере политической экономии капитализма и его политики. Такой кругозор узок и недостаточен не только для решения широких задач теории, но и для решения тех практические вопросов, которые особенно трудны по своей новизне и по сложности условий. В обоих случаях Ильин оказывается не самостоятельным, исследующим мыслителем, а человеком грубых шаблонов»[173].