Горький-политик

Победа того или иного лидера могла сыграть решающую роль в дальнейшем историческом развитии русской социал-демократии. Догматичный, авторитарный Ленин, чья деятельность неизбежно должна была вызвать тяжелые и болезненные последствия; более открытый, менее авторитарный, гибкий Богданов. Как справедливо отмечает Юшкевич в отношении Ленина и Плеханова, «марксизм-вероучение готов счесть исповедуемые им догматы за нечто абсолютное, неизменное. данное раз навсегда. Марксизм-научное мировоззрение – это воплощенный дух критики. Для него нет фетишей; всему установленному, существующему, он противоставляет свое разрушительное «нет». Во всем ищет он момент отрицания, взор его направлен в будущее. Марксизм-программа […] прикован к прошлому, к неизменной букве писания […] Как всякое вероучение, он нетерпим и даже фанатичен. Он тщательно следит за соблюдением традиции и с недоверием смотрит на любые новшества»[161].

Богданов полностью разделял это мнение и отвергал критику со стороны Ленина, заявляя, что теории, изложенные в «Материализме и эмпириокритицизме», основываются на «фидеизме» автора, который считает свою «веру» абсолютной ценностью, в полном противоречии с идеями самого Маркса. «Итак, совершенно очевидно, – писал Богданов, – что те два критерия религиозного мышления, которые указываются самим В. Ильиным и г. Франком, т. е. вера, признание абсолютных ценностей, в мировоззрении В. Ильина имеются на лицо, притом как основа его взглядов»[162].

Таким образом, марксистские критики ответили на обвинения Ленина, заметив, что он сам стал жертвой материалистического «мистицизма», который привел его к церковному мировоззрению, и противопоставили его взглядам своеобразный «открытый материализм», способный к обновлению и развитию[163].

В своих работах Богданов нередко подчеркивает невежество Ленина в области философии и называет «Материализм и эмпириокритицизм» «детской книгой», но фундаментальная ошибка соперника, по его мнению, заключается в превращении марксизма в абсолютную истину.

Действительно, для Ленина марксизм был наукой, но обладал всеми признаками крайне догматичной веры. Его «манихейский» образ мыслей, не допускавший никаких возражений, заставлял его выступать против каждого, кто ставил под сомнение «истинную» доктрину (то есть его собственное понимание марксизма), и провозглашать существование единственной непогрешимой истины. Богданов, напротив, всячески избегал бесплодного догматизма. Маркс был для него только основоположником, чьи действия и идеи необходимо было развивать по мере исторической эволюции человечества.

«Истина, как и сам человек, организационная форма, и разделяет судьбу всех таких форм: живет и умирает. Сменяются поколения людей, сменяются поколения истин»[164].

Марксизм, как и любая теория, неизбежно должен был меняться. В эссе 1914 года Богданов так объясняет свое отношение к Марксу и Энгельсу:

«Несколько лет назад группа молодежи обратилась ко мне с запросом, как могу я считать себя марксистом, когда заведомо не во всем согласен со взглядами Маркса и Энгельса. Я ответил, что только в религиозных сектах обязательно согласие во всем со взглядами основоположников; а в научно-философских школах […] единство основывается на общих методе и точке зрения»[165].

Чрезмерный релятивизм Богданова, конечно, не мог понравиться Ленину. Разный подход двух большевистских деятелей к марксизму отражался и во взглядах на политику и организацию партии. Ленин со своим объективистским догматизмом никогда не смог бы принять «релятивизм» Богданова и, будучи прекрасным тактиком, соглашался с ним только тогда, когда союз с революционером мог быть ему полезен. Богданов же, напротив, считал необходимой внутреннюю диалектику, противоречия, дискуссии, которые вовсе не обязательно должны были заканчиваться расколом; он заявлял, что коллективистское понимание мира вполне совместимо с полной свободой мнений. Сознательный коллективизм, по его мнению, нужно отличать от стадного инстинкта, и при возникновении разногласий внутри сообщества следует прибегать к демократическим процедурам: если большинство принимает неверное решение, меньшинство должно подчиниться, сохранив, впрочем, за собой возможность доказать правильность своей точки зрения. «Окончательное решение приносит только сама практика: жизнь обнаруживает, кто был прав, и кто ошибался»[166]. В итоге историческая диалектика и политическая полемика неизбежно показала бы, что большинство ошибалось, а правота была на стороне того индивида, который осмелился твердо защищать свою позицию. Научный и глубоко антиавторитарный склад ума заставлял Богданова отстаивать такие ценности, как терпимость, право на сомнение, и отвергать любые проявления догматизма. Это было фундаментальное свойство характера большевистского лидера: он решительно отвергал абсолютизацию марксизма, считая его «описанием тенденций, а не неизбежным законом развития»[167].