Горький-политик

Разрушению каприйского политического союза, помимо раскола среди учащихся, послужили и мотивы личного характера, которые осложнили отношения между участниками проекта: знаменитая актриса Мария Андреева, гражданская жена Горького, не отличавшаяся, по свидетельствам современников, легким характером, питала сильную неприязнь к Богданову и испытывала ревность к супруге Луначарского, которому в результате за несколько месяцев до открытия Школы пришлось переехать в Неаполь[297] и ежедневно ездить оттуда. Не менее сложными были отношения между гражданской женой Горького и некоторыми из рабочих. Например, Вилонов жаловался, что Андреева ставила ему в укор его крайнюю бедность. Русский рабочий, страдавший туберкулезом, нуждался в постоянном лечении и поэтому был вынужден обращаться к писателю за материальной помощью.

«Доктор прописал ему оставаться в лодке два или три часа под лучами солнца. С больными легкими он не может ходить пешком до пляжа и обычно едет на фуникулере, который стоит ему каждый раз 50 сантимов. Если накануне он противоречил жене Горького, она забывает дать ему деньги и он вынужден либо просить ее – «как нищий», говорит он, – либо оставаться без лечения. Он долго рассказывает эти жалкие и унизительные истории и вдруг начинает плакать. Его костлявые плечи, высушенные туберкулезом, содрогаются от рыданий»[298].

Вероятно, Андреева, привыкшая быть примадонной в театре, так же держала себя и в повседневной жизни: ее поведение резко противоречило духу товарищества и сотрудничества, воодушевлявшего основателей Школы[299].

Еще больше усложнила положение публикация в московской газете «Утро России» от 15 ноября 1909 года новости об исключении М. Горького, Богданова, Луначарского и Базарова из Социал-демократической партии. Новость немедленно распространилась и заставила Богданова, Луначарского и Горького направить коллективное опровержение, но этого оказалось недостаточно, чтобы избежать дальнейшего разлада в группе. Аналогичное опровержение поступило от самого Ленина, который хотел вновь привлечь писателя на свою сторону. Только мощная поддержка, которую Горький оказывал каприйской «ереси», представляла истинную опасность для ленинской стратегии. Именно по этой причине, несмотря на периодические обвинения в адрес Школы, появлявшиеся на страницах «Пролетария», 11 декабря 1909 года газета отвергла предположение о том, что Горький покинул Социал-демократическую партию, и приписала распространение этих слухов так называемым буржуазным партиям.

С другой стороны, опасения редакции «Пролетария» объяснялись неослабным интересом прессы к трениям между Лениным и Каприйской школой. Интересно проследить, как, спустя несколько дней, Горький не стал опровергать версию большевистской газеты. С достойной опытного политика осторожностью и дипломатичностью (которая, впрочем, никак не проявится в другие напряженные моменты его жизни) он заявил журналисту газеты «Коррьере делла Сера», спросившему его о разногласиях между каприйской группой и большевиками: «С главным редактором «Пролетария» у меня хорошие отношения, он часто пишет мне, время от времени я отправляю ему свои рукописи. Наша школа пропаганды была основана с согласия центральной революционной партии»[300].

Конечно, это была наполовину ложь: данное заявление Горького показало, что писатель не хотел обострять конфликт, и продемонстрировало, как в определенные моменты рациональные политические соображения брали верх над врожденной страстностью и порывистостью его характера.

18 декабря 1909 года Каприйская школа окончательно прекратила работу, и рабочие покинули остров в сопровождении Луначарского, который в Риме провел для них последнее занятие по общей истории искусств.

Переход части учащихся к Ленину и разногласия – по большей части, личного характера – между организаторами, положившие конец политическому товариществу, выявили слабые стороны каприйского проекта. С одной стороны, из-за слишком высокого уровня программы не все учащиеся могли понять и усвоить передаваемые им знания, и одно это уже составляло серьезную проблему, которую невозможно было решить за несколько месяцев. С другой стороны, надежды, которые левые большевики возлагали на естественную склонность рабочего класса к коллективизму, не оправдались. В этом смысле ярким примером может послужить ход интеллектуального развития Вилонова с его прибытия на Капри до смерти в Давосе в 1910 году по причине туберкулеза, подхваченного в тюрьме в России. Если в начале января 1909 г. Горький характеризует его как образец новой рабочей интеллигенции, то уже в конце того же года он пишет: